КАЛЕЙДОСКОП ВОСПОМИНАНИЙ ЦИПРИНУСА
(псевдоним.)

Mihi Galba, Otto, Vitellius,
nec beneficio nec injuria cogniti.
Tacitus.
Veritas temporis filia.
Aulus Gellius.

Выпуск I.
МОСКВА.
Типография Грачева и К., у Пречист. В., Д. Шиловой.
1874

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ НОВОСИЛЬЦЕВ.

<...>

Граф Н. Н. Новосильцев Худ. С.С. Щукин (?).

Кстати о карбонаризме^*1. Известно, что в 1821 году наши войска посланы были в помощь королю Неополитанскому в борьбе его с революциею Пепе^*2; но они не дошли еще до места, как в данном королевскими войсками сражении революционеры были разбиты на голову (они убитыми потеряли 60 человек) и все разбежались; первый убежал сам герой Пепе. Войска наши получили приказание возвратиться. В то самое время и Государь, возвращаясь с конгресса в Петербург, проезжал чрез Слоним. Надо сказать, что на город Слоним, чрез Нарву, Митаву, Ригу, Вильну, шел тогда самый главный тракт, дорога из Петербурга в западную Европу^*3. Император Александр, так много в то время путешествовавший, часто проезжал чрез Слоним, но никогда там не останавливался. По своему маршруту Государь ночевывал на второй станции от города, в Ружане, местечке князя Сапеги, у тамошняго приходскаго священника Бобровича^*4, котораго очень любил; но раз приехавши застал его пьяным и с тех пор изменил маршрут и ночевывал уже на следующей станции, Межевичи (I).

В этот проезд Александра Павловича, был в Слониме Новосильцев и встретил Государя у почтовой станции^*5, где перепрягали лошадей. Тут же стояли предводитель Броньский^*6, городничий и я. Государь, выйдя на минуту из коляски, приветствовал Новосильцева и сказал: «Неаполитанцы скверный народ, не хотели со мною драться.» Новосильцев представил предводителя. «Ваша фамилия?» спросил царь. «Броньский».—«Как, Броневский?»— «Броньский, Ваше Величество». Этим разговор кончился, но эти Броньский и Броневский повторялись в каждый проезд Государя.

<...>

Примечания автора.

Иллюстрацию к романтической новелле М.Г.Льюиса «Монах».

I). История этого несчастнаго в психологическом отношении замечательна: она близко подходит к известному фантастическому роману Люиса Монах (the Monk by Lewis)^*7 и однажды еще доказывает, что вымысел, хотя бы самый неправдоподобный, часто сходится с действительностью. Ксендз Бобрович начал свое духовное поприще очень молодым и в течение нескольких лет был образцом скромности, святости и всех пастырских добродетелей. Но не демон гордости, как Люисова монаха, искусил его. И в этом случае с ним оправдалась в тысячный раз поговорка Видока^*8: когда он был начальником Парижской сыскной полиции, всякий раз, как ему доносили о новом происшествии или случившемся несчастии, он своим агентам говорил: Cherchez la femme (Ищите женщину).

Молодой настоятель Ружанскаго прихода был замечательно красив. Молодыя и немолодыя прихожанки заглядывались на него и просто влюблялись, когда он, по воскресеньям, говорил с амвона проповедь с истинным талантом и прекрасною декламациею. Одна из живущих в самом городке Ружане девица, не первой уже молодости, но очень красивая, Юлия К***, на исповеди призналась ему, что влюблена в него до безумия. Испуганный этим признанием священник бросился бежать из конфессионала, не уделил кающейся отпущения грехов, заперся у себя, сказавшись больным и показался не ранее, как в следующее воскресенье. Какую в это время внутреннюю борьбу он выдержал, известно одному Богу; только последствия показали, что не победителем вышел он из нея. Он стал посещать дом Юлии, принимать ее у себя, и вскоре почти открыто завязался между ними роман с теми же последствиями и возмутительными перипетиями, которыя так ярко обрисованы в произведении Люиса. Года чрез два или более, Юлия К. умерла от одной из этих перипетий. Любовник ея, от мучений совести, впал почти в помешательство и предался отчаянному пьянству. Он часто целые дни и ночи проводил в дремучих лесах, где его видели валяющимся по земле, вырывающим себе волосы, царапающим лицо. Он издавал нечеловеческие вопли, безсознательно крича: Юлия, Юлия! Ты погубила меня!

С ним случались и светлые промежутки. Государь, ничего об этой истории не знавший, в каждый свой проезд останавливался у Бобровича на ночь, любил его за его ум и красивую наружность, милостиво с ним разговаривал и делал дрогоценные подарки. Это продолжалось до тех пор, пока раз, Государь, как уже сказано, не увидел его пьяным. Александр Павлович имел к пьяным непреодолимое отвращение.

Кстати об этом отвращении, приведем здесь разсказанный нам анекдот о том, как счастливо удалось Новосильцеву ускользнуть от его последствий. Это было в Варшаве, во время коронации Императора Александра 1-го как царя Польскаго^*9. Один Английский лорд, прибывший на это торжество, старый знакомый и «собутыльник» Новосильцева, зазвал его к себе обедать вдвоем. Оба угостились до положения риз. Новосильцев, оставив his lord ship^*10 на столе или под столом, кое-как добрался до экипажа; но, приехав домой, при выходе из кареты, был встречен фельдъегерем, за ним приехавшим:

Государь требовал Новосильцева к себе в туже минуту. Делать было нечего; надо опять садиться в карету и ехать во дворец. Это был для Новосильцева ужасный момент. Но вот счастие: в передней встречает его царский каммердинер с тем, что Государь просит обождать, что Его Величество занят с Австрийским послом. Новосильцев попросил показать ему диван, чтобы немного отдохнуть. Он заснул с четверть часа и встал совершенно презентабельным; позвав его к себе, Государь ничего не заметил.

Франтишек Сапега Худ. Лампи?.

II). Князь Франц. Сапега^*11 генерал от артиллерии бывшей Польской Речи Посполитой, переименованный из этого чина в Российские тайные советники, был во многом под стать Новосильцеву. Он был воспитан в Англии и усвоил себе приемы тамошних аристократов до того, что все родное в нем изгладилось. В молодости он много путешествовал, даже посетил Америку, что между тогдашними Литовскими помещиками составляло единственный пример. Он довольно молодым женился на Пелагии Потоцкой^*12, известной красавице. Имел с нею дочь Ангелику^*13, вышедшую замуж за князя Адама Чарторижскаго^*14 (того самаго, о котором говорится выше) и сына Евстафия^*15, присоединившагося уже по смерти отца к Польскому мятежу 1830 года^*16.

Князь Франциск, заметив в своей жене симпатию к одному дальнему родственнику его, князю Павлу Сапеге^*17, сам, как истый философ, предложил ей развестись и выйти замуж за того, кто ей был более по сердцу. В десятых и двадцатых годах разводы между Польскими фамилиями, особенно высших классов, были очень часты, и тогдашнее духовенство, проникнутое господствовавшим духом Французскаго энциклопедизма^*18, не только не старалось препятствовать, но еще всячески содействовало этому злоупотреблению, обратившемуся почти в моду. Княгиня Пелагия развелась с Франциском, вышла за Павла и первый муж до того благоприятствовал этой новой комбинации, что преемнику своему, не имевшему никакого состояния, подарил одно значительное из своих имений, Высокое-Литовское^*19.

Портрет Жозефины Амалии Потоцкой и ее дочери Пелагеи, 1788-1790 Худ. Лампи. Это, конечно, не упомянутый здесь портрет.

Чтобы дать понятие о красоте Пелагии (вдвойне княгини Сапега); приведу здесь интересный в психологическом отношении случай, имевший место еще во время моего пребывания в Слонимском уезде. В местечке Деречине^*20, резиденции князя Франциска, в его магнатском палаце, была прекрасная картинная галлерея первых художников разных школ. В числе картин был портрет во весь рост княгини Пелагии, кисти известнаго Лямпи (Lampi)^*21. Княгиня, в самом цвету своей красоты, была представлена выходящею, полу-нагая, из ванны. Когда князя не бывало дома, то позволено было всем осматривать внутренние покои палаца. Раз, в отсутствие хозяина, проходила чрез Деречин партия рекрут, и ей в этом местечке назначена была дневка. Провожавший ее капитан какого-то пехотнаго полка, Мисюрин^*22, пошел осматривать палац. Портрет княгини висел в особой комнате, где стояла и мраморная ванна, та самая, которая повторялась в картине. Когда Мисюрин вошел туда и увидел изображение княгини, то так был поражен ея красотою, что просто остолбенел, и простоял так долго, что провожавший его лакей должен был напомнить ему, что пора запирать покои. Капитан пришел рано на другой день и просил позволить ему посидеть перед портретом; ушел только, чтобы пообедать и возвратясь просидел до ночи. На третий день тоже самое. Он отпустил партию в дальнейший поход с подчиненным офицером, с тем чтобы ее нагнать, но все таки оставался и по целым дням просиживал пред своим идеалом. Так прошло десять или более дней, пока не возвратился князь. Тут посещения палаца прекратились, но Мисюрин все таки оставался в Деречине. Когда князю разсказали об этом чудаке, он послал за ним и обявил, что он может во всякое время приходить смотреть портрет. Оригинал был уже замужем за князем Павлом. Мисюрин широко пользовался позволением князя, котораго очень забавляла эта мономания. Между тем влюбленнаго капитана исключили из службы. Князь Сапега, узнав, что ему нечем жить, назначил ему пожизненную пенсию по 100 червонцов в год и квартиру в одном флигеле палаца с позволением проводить сколько захочет времени в комнате с ванною и портретом. Мисюрин совершенно помешался на этой одной идее, чрез год или полтора заболел, у него отсохла рука, и вскоре потом он умер.

  *  *  *