«Пожар страшен. Но страшней бездействие при пожаре. Там, далеко за стальными переборками, — огонь, от которого отступать некуда. Быстро спустились в трюм старшина отсека мичман Межевич. трюмный и я — командир Первого отсека. Спустились для перезарядки носовой системы пожаротушения. Я водил пальцем по строчкам инструкции, выбитой на латунном листе, и смотрел на манометр. А давление все падало и падало. Кто-то расходовал ВПЛ — пенную жидкость системы пожаротушения. Затем мы перезарядили систему, но давление снова падало.

Прошло много лет, но это чувство досады и сострадания запомнилось навсегда. Когда в очередной раз мы перезарядили систему последними остатками пенообразующего раствора, поняли, что кому-то там, в очаге пожара, помочь уже больше не сможем...

Запросили Десятый отсек. Там ребята тоже израсходовали весь запас ВПЛ. Сколько же этой пены мы залили в очаг пожара! Неужели так и не перекрыли шланг пожаротушения? Неужели не хватило пены? Неужели уже некому было перекрывать кран системы ВПЛ?»

Советская подлодка К-19 после пожара, 24 февраля 1972 г.

«Мы вытаскивали людей из задымленных отсеков в Центральный пост, под трап рубочного люка. Наверху наш офицер Виктор Воробьев с веревкой в руках один поднимал по колодцу вертикального трапе безжизненное тело. Наверное, кроме него, это так быстро и так осторожно сделать бы никто не смог.

Мы снова ушли в кормовые отсеки выносить моряков. Через Пятый отсек людей протаскивали с трудом. Там и в обычной-то обстановке проходишь, как на аттракционе, а в тяжеленном аппарате с человеком без сознания на плечах одному пройти немыслимо. Полумертвые люди были податливы, и неуклюжи, и тяжелее своего веса. Было страшно жарко, я задыхался в резиновой маске. Потом Володя Бекетов— мичман, старшина Четвертого отсека — менял мне аппарат. Он даже умудрился подключить манометр и проверить давление в баллонах.

В какой-то момент я не смог то ли сам перелезть через комингс переборочной двери, то ли кого-то перетащить... Я на что-то откинулся на одну минуту передохнуть, может быть, просто лег на палубу.

<...>

Очнулся, когда меня тащили. Из ада я попал на небеса. Я видел дневной свет и дышал морским воздухом! »

К-19

«Всплыв на перископную глубину подняли антенны и стали прослушивать эфир в поисках частоты лучшей для проходимости сигнала. Проходимость как и погода на верху были мерзкими, а тут еще и угарный газ стал доходить и до нашего третьего отсека. Командир приказал дать сигнал бедствия. Настроив передатчик и зарядив перфоленту с сигналом произвели выстрел, но он оказался холостым, квитанции нет значит нас не слышат. Вышли открытым текстом на международной волне. Работать надо было ключом, рука плохо слушалась. В ответ тишина, только эфирный треск. Зарядил ленту повторно, но её порвало в самом начале, она за что-то зацепилась. Необходимо было её восстановить с помощью специальной линейки. Считывать с кусков ленты пришлось мне, за перфоратор сел Крючков. Константюк занимался докладами в центральный. После первой группы цифр молодой свалился, начал действовать угарный газ.

Гляжу мичман приседает и голова набок. Подошел штурманский электрик Виктор Евсеев, родом с Казани, так вот я читал а его заставил тыкать пальцами в клавиши перфоратора.

Время от времени кто-то не помню давал нам аппарат подышать. Настучав перфоленту, зарядил её, и прослушав и выбрав частоту с лучшей проходимостью, стрельнул. Пошли томительные секунды ожидания квитанции, но в этот раз её я не дождался, потерял сознание. Очнулся на палубе 2 отсека с кислородной маской на лице. Кто её мне давал не помню. Ползком добравшись до переборки в центральный кричу “кто в рубке и получена ли квитанция”. Кто был в центральном тоже не помню, но ответ отрицательный. Голова трещит, ноги подкашиваются, а идти надо. Добравшись до рубки, поднял с пола ленту, прослушал частоты, зарядил и стрельнул. Всё это на автопилоте. Опять томительные секунды ожидания и вот наконец знакомая мелодия “умэски”. Есть квитанция, нас услышали, доложил в центральный и снова вырубился. Очнулся от холода, лодка была на поверхности и холод тянуло через открытый верхний люк центрального отсека. Главная энергоустановка заглушена, дизеля не запущены, аккумуляторные батареи сели, освещение аварийное, связи больше никакой.

Достали маломощную коротковолновую радиостанцию, а там аккумуляторы на “0“. Константюк вспомнил о ручном генераторе для зарядки таких батарей. Установили и давай все по очереди его крутить.

Досталось и нам радистам и штурманским и метристам. Сутки крутили, но своего добились.»

«Мне от такого «спасателя» стало как-то не по себе. Ведь у меня в аппаратах секретные торпеды, за которые я отвечаю головой. Образ врага в сознании был воспитан стойко. На всякий случай доложил Нечаеву, что в принципе могу выстрелить из аппарата на затопление (с закрытыми запирающими клапанами) две торпеды новой конструкции. Нечаеву хватило здравого смысла принять мое сообщение в качестве шутки и посоветовать лучше выстрелить ими в боевом варианте... »