Поехали на железнодорожную станцию узкоколейки (Телеханы — Ивацевичи) и здесь попросили вагон. Не был свободного, но все еще были польские железнодорожники, разгрузили вагон с древесиной и погрузили наше барахло. Через час был поезд. Прицепили наш вагон и поехали в Ивацевичи. Как я узнал позже, после нашего отъезда приехали за нами на станцию четверо из Комитета Вульки, и мы уже уехали. Знакомый железнодорожник устроил нас в Ивацевичах у Андзи, которая проживала со своей сестрой в двух комнатах. Мы остались у них на каких-то десять дней.

Через несколько дней после нашего прибытия было Рождество, а у нас ничего, разве что немного хлеба и картофеля от Андзия. Купить ничего было невозможно. Но я поставил елку. Лушке было тогда 6 лет, а Зенеку два. Под елкой два яйца и две булочки из грубой муки.

Через десять дней мы смогли получить квартиру в небольшом доме, где была одна комната и кухня. Домик был на улице Надольной, недалеко от железной дороги.

Ивацевичи были большой деревней с крупной лесопилкой, была гмина, врач, почта, церковь и школа с 350 учениками. До войны, было шесть учителей, а теперь, при Советах, двадцать. Был также {34} железнодорожная станция на двухпутной линии Варшава — Столпце и далее Минск — Москва.

После Нового года пошли в школу. Директором был еще руководитель, который знал русский язык. Кроме него еще пять польских учителей, а остальные пришли из России. Янка учила младшие классы, а я получил немецкий язык в качестве иностранного языка в старших классах, и несколько часов арифметики на русском языке. К каждому уроку по арифметике я готовился с помощью Янки по крайней мере час. Это было для меня хорошей учебой русского языка. Позже созданя дополнительная польская школа, а я в ней учителем, в русской школе далее обучал только немецкому языку.

Как я уже говорил, в Ивацевичах была большая лесопильня и тут поселилось много польских семей из центральной Польши. Рабочее время для учителей было 18 часов в неделю. Учитель должен был иметь для каждого урока общирный конспект, который перед лекцией подписывал директор школы. Сверхурочная работа оплачивалась. У меня было около 26 часов и я зарабатывал около 1000 рублей. В то время, чернорабочим на лесопилке платили 120 рублей, начальник почты 120 рублей. Учителя хорошо вознаграждались. Янка имел меньшее количество часов. В магазинах официальные цены не были высокими, хлеб — 1 рубль за килограмм. Другие товары бывали время от времени, но с длинными очередями. Мяса, сала или сахара вовсе не было. Сало было на рынке по 80-100 рублей за килограмм. Ткани для одежды или белья, а также посуды не было. Кто имел последнюю изношенную обувь или одежду, получал специальный талон и мог купить.

Россияне проповедовали религиозную терпимость, но за хождение в костел интеллигент или человек в должности, а особенно учитель, мог ожидать высылки в Сибирь.

10 февраля 1940 года, когда было 39 градусов ниже нуля, была первая высылка в Архангельске на работаты в лесу. (В этот день, во второй половине дня родилась дома Терезка). К поставленным на железнодорожную станцию товарных вагонов привезли сотни военных переселенцев, лесников и гаевых, польских чиновников и других «врагов народа». Всех вместе с семьями. НКВД-шники (служба безопасности) прошлись рано утром по жилищам людей, предназначенных для высылки, приказали тепло одеться, взять ручной багаж и поспешить на станцию к зимним товарным вагонам. Забирают целые семьи, даже там, где женщина родила. Ждали родов, и тоже забирали.

Поезд стоял на станции в течение всего дня, ночью убыл, а было это при 40 градусном морозе. {35}

Транспортировка депортированных продолжалась неделю. Каждые несколько дней подавали горячую воду, без какого-либо питания. От холода и голода, многие люди погибли по пути.

После вывоза страх упал на оставшихся поляков. Каждый собирал запас сухого хлеба и сала. Мы тоже имели мешок сухарей. Жили в постоянном страхе. Таких высылок было еще две (в других районах была еще третья) 13 апреля 1940 г в Казахстан (мороза уже не было) и 20 июня 1941 года, а 22 июня немцы начали войну с Россией и часть транспорта была уничтожена — сказали, что немцы разбомбили.

В тех высылках было депортировано около миллиона поляков. В 1941 году родился Янушек. Он заболел и умер в конце июня. Сам крестил его в домашних условиях. Врача в то время не было потому что советские бежали от немцев, которые 22 июня начали войну и бомбили Ивацевичи.

Мы жили в Надольной, недалеко от железной дороги, поэтому взяли узелки и детей с Янушеком и бежали за поселок к костелу. Там был подвал и скрывалось довольно много людей.

На второй день, когда немцы уже были в Ивацевичах, мы вернулись домой, но половина дома уже не было, только большая воронка после бомбы. Часть нашего имущества пропала.

Переехали на другую квартиру и отправились по грунтовой дороге в Косово, удаленном от Ивацевичей на 16 км. Мы остановились у знакомых, находилась там семья Стражецких.

Немцы в Косово еще не вошли. Только на второй день мы услышали выстрелы в городе. Я с Витеком и Манеком вышел в сад у дороги. В это время подъехали на мотоциклах немцы, резко затормозили и хотели нас расстрелять. Я кричал на немецком языке: «Не стреляйте, я немец». Подошли к нам, поговорили со мной и сказал мне, чтобы спрятался в доме.

Во время их прохождения через город стреляли во всех попавшихся мужчин. Погибло там тогда более двадцати человек.

Через несколько дней мы вернулись в Ивацевичи. Там меня уже ждали. Немцы назначили бургомистра, но они не могли с ним говорить. Бургомистр знал, что я учил в школе немецкий язык. Стал переводчиком.

Через несколько недель приказали мне в ремонтную бригаду телефонных линий, где шефом был немец, а 20 рабочих были поляки и белорусы. В этой бригаде официально был рабочим, а неофициально переводчиком и писарем, потому что шеф плохо писал. Зарабатывал 10 марок за 10 дней, а за килограмм сала платил 150 марок, мешок ржи 200-300 марок. Иногда был хлеб в магазине, но с шелухой овса и гречихи — ели его, если бы был с опилками.

При немцах была только торговля обменом и за большие деньги. Обменяли одежду и другие мелочи на хлеб. Продавали также товары от немцев за сало от крестьян. Изменилось наше положение, когда мы получили от Витека Стражецкого корову.

Витек, после расстрела немцами его матери, сестры и брата организовал выезд в центральную Польшу. За наши пальто мы получили сено и солому.

Летом Лушка пасла корову. Весной 1942 года я должен был ехать на автомашине в Косово (шоссе 25 км). Сказал, что еще не позавтракал, что моя жена мне позже принесет и немец согласился, что я не поеду, и взял свою жену, которая прибыла к нему из Берлина. Я уведомил по телефону работникам в Косово, что шеф собирается к ним. Через несколько часов снова к ним по звонил, и они сказали, что шеф должен быть уже в Ивацевичах, потому что выехал час назад. Я сообщил об этом в полицию. Через несколько часов полиция прибуксировала автомобиль начальника, а в нем трупы шефа и его жены. По дороге партизаны обстреляли автомобиль шефа и оставили на шоссе. {36}

Должен добавить, что в этот день в Косово, немцы расстреляли всех евреев, их было около 1500. В этот день также расстреляны бабушку Лушки и ее тетю Данусю с мужем. Немцы расстреливали евреев в каждом городе, в Ивацевичах тоже около 300.

Ивацевичи расположены на главной железнодорожной линии на фронт, так что партизаны часто взрывали поезда, идущие на фронт. За каждый взорванный поезд немцы расстреливали несколько польских семей. Страшно было находиться в Ивацевичах. Родители Янки жили в Ружане, в 50 км от нас. Там не было никаких поездов и город был довольно тихим.

Ержик, брат Янки, привез ветчину и несколько килограммов сала. Отдали немцам и получили разрешение на нашей выезд в Ружану. Он также прошел с приключениями. Вначале Ержик привез нас, а через несколько дней он отправился телегой из Ружаны в Ивацевичи за мебелью. Через неделю после моего выезда из Ивацевичей партизаны заложили бомбу на телефонную станцию, в которую наша бригада имела доступ. Поэтому немцы всех работников нашей бригады расстреляли.

Еще помню, что в конце 1942 года, когда начались трудности на фронте, немцы хотели победить белорусов и украинцев, и обещали им после войны, независимые государства, а сейчас передали им управление и сформировали из них вспомогательную полицию, а поляков, которые были до сих в управлении, расстреляли. Ружана была включена в состав Германской империи, и там белоруссов так не выдвигали относились ним так же, как и полякам.

В Ружане знакомый, польский лесничий, устроил меня в свою бригаду лесорубов. Ежедневно ходили в лес. Я писал (на немецком) отчеты, сколько мы вырубали кубометров, а на самом деле мало что делали. Приходили к нам партизаны и сказали нам, что немцы это дерево не получат, потому что у них поблизости сильная база в пуще.

В Бытони, 1948 г.

Через несколько месяцев, немецкая армия организовала крестьянские подводы, чтобы вывезти нашу древесину. Вначале наша бригада ехала с подводами в сопровождении армии. Ситуация была опасной для нас, потому что мы ожидали столкновения с партизанами. Я поехал к командиру войска и сказал, что мы, дровосеки, не нужны в поездке, возчики сами справятся. Он согласился со мной, и разрешил нам вернуться за нашими пилами и топорами, а войско и подводы нас ждали. Мы медлили с возвращением, поэтому войско с возчиками поехали сами. Через некоторое время мы услышали выстрелы — бой с партизанами. Немцы вернулись с двумя убитыми и несколькими ранеными. Несколько возчиков также получили ранения. {37}

На следующий день допрашивал нас амст комиссар, но узнал, что это была не моя вина. Здесь я должен добавить, что комиссар весьма благоприятствовал полякам.

Я и далее работал в лесу. Тут, в Ружане, мой доход составлял 15 марок в за 10 дней. Хватало на буханку хлеба.

Занялись мы изготовлением свистков из глины (птички, лошадки). Вначале обжигали в гончарной печи отца Янки, а позже он построил самодельную печь для обжига. Свистки продавала Лушка (тогда ей было 11 лет) на рынке. Это был хороший доход, но на одежду или обувь не хватало. Вот почему я взялся также за ремонт обуви, а для детей делали из старые (после евреев) новые. Мне не нравилась эта работа, но продолжать ее делать даже в Бытони где-то до 1958 года.

По сравнению с условиями в Ивацевичах в Ружане мы жили спокойней и лучше. Простой еды было достаточно. К тому же попогали нам родители Янки. Там, из Ружаны, немцы тоже вывозили на работы в Германию.

26.IX.1948

В начале 1944 года немцы дали в Ружане сообщили, что те, кто добровольно согласится работать в Германии, будет в иметь возможность забрать семью и ручную кладь. Я задавался вопросом, не воспользоваться ли этим, так как фронт приближался. Немцы отступали и время от времени русские самолеты бомбили Ружану, в которой дислоцировались войска для борьбы с партизанами. Два сержанта, один из которых был на гражданске учителем, занимал одну комнату в нашей квартире, и часто разговаривал с нами. В июне 1944 года это войско должно было выехать в Померанию. Я пошел к командиру, и попросил его взять нас. Он согласился. Я сказал ему, что имею возле Старогарда родителей, а он был очень доброжелательно относился к полякам. Не хотел переживать фронт и был уверен, что война закончится поражением немцев на линии реки Вислы. Именно поэтому мы собрали свою ручную кладь и поехали на грузовике с немецким багажом.

Оказалось, что войско остановилось в Плоньске, и нам командир через пару дней дал пропуск и билеты на поезд до Зблева.

...

{38}

Эдмунд Дывельский
Бытоня, дня 27.12.1990 г.