Лушка 1 год и 4 месяца

Далее были Бобрович. Население относилось ко мне с большим уважением, впрочем, так как к большинству учителей. Они кланялись мне в пояс. Считали учителя человеком, с которым не могли равняться.

31 марта 1933 года родилась Лушка. Роды произошли в больнице в Коссово. Через неделю после этого, умерла мать Лушки. Это для меня было большой трагедией. Похоронами озаботился брат умершей, Витек. На третий день после похорон состоялись крестины Лушки и Лушка осталась у Стражецких, а я поехал в Бобровичи (в 40 километрах от Заполья). С большим трудом дожил до каникул и попросил перевести меня ближе (18 км) от Заполья в Хорощу.

Через пару недель поехал к родителям в Бялахов. Здесь {24} после каникул, поехала со мной на Полесье и Лушка.

Поехали в Бобровичи, а оттуда на подводе 40 км до Хорощи. Там не было здания школы. Школа и жилье для учителя были в сельских хатах, арендуемых у местных земледельцев.

Лушку взяли к себе, и так втроем с Кларой хозяйничали в Хороще до июля 1935 года, после чего выехали к родителям в Померанию.

После каникул Лушка осталась на попечении Клары в Бялахове , а я один поехал на Полесье.

Родители Янки с Лушкой Стефания и Жозеф Гаевские

В январе 1935 года я встретил Янку. 23 декабря 1935 г. женился. После свадьбы мы поехали в Бялахов. И с той поры началась моя новая жизнь.

У Янки были родители в Ружане — в 40 км от Хорощи. Ружана была местечком с около 5000 жителей. Как и в каждом местечке было 40 процентов евреев (купцы и ремесленники), около 40 {25} процентов белорусов и 20 процентов поляков (земледельцев и служащих).

Родители Янки имели небольшую ферму и гончарную мастерскую. Они неплохо жили с гончарства, поэтому смогли выучить двух дочерей на учителей. Родители были православными, говорили дома по-польски, и чувствовали себя поляками. Мать Янки происходила из католической семьи, а ее отец (Гаевский) тоже вышел из польской семьи. Родные Янки это Марыся, дочь от первого брака ее отца, Янек (уже женатый) — имел гончарную мастерскую и несколько гектаров земли, Стефек — окончил подготовительные курсы и был директором почтового отделения, и тоже был искуссным гончаром. Стефек был убит став польским солдатом во время войны в 1945 году. Другие родственники Янки это Галина, учительница, и Ержи — он работал вместе со своим отцом. Братья, сестры Янки и она сама в 1930 году перешли из православия в католицизм.

1935

Янка после окончания семинариума педагогического и сестер непорочного Зачатия в Слониме в 1932 году не имела работы. Она преподавала в школе бесплатно целый год, чтобы в последующем получить работу. В те годы было десять тысяч учителей без работы, и я сам был учителем в школе, где было 140 учеников.

Через год после свадьбы Янка получила работу в школе со мной в Хороще, где мы находились до 20-го августа 1938 года.

Три года нашего пребывания в Хороще это было для нас самое прекрасное время в нашей жизни. {27} 5 июня 1937 года родился в больнице в Косово Зенек. Теперь нас было четверо. Новые обязанности и новая радость.

Жители Хорощи были к нам очень добры. Как и в почти каждой деревне, действовала там тайная коммунистическая организация. Хотя были давление на учителей, чтобы раскрыть коммунистических активистов, я не следил за их деятельностью, хотя от детей I и II классов узнавал о враждебной деятельности для государства. Я видел их бедность и их унижения со стороны польских чиновников.

Через 7 месяцев после свадьбы

С полицией не дружил, хотя одного, с которым {28} познакомился в первый день моего приезда в Полесье, посещал в его семье. Он прибыл в 1929 из Старогарда на Полесье. В те годы (1929-1934) ряд сотрудников полиции и учителей из Померании высланы по дисциплинарным причинам (безпричинно) в Полесья за содействие оппозиции Пилсудскому и не участие в работе в «Стрелца» — войсковой молодежной организации.

Этот полицейский сказал мне, что главной задачей полиции в Полесье была борьба с коммунистами и деятельности на благо белорусского народа. Бандитов и какого-либо разбоя или грабежей в Полесье не было. {29}

Лушка с Зенеком в Хороще май 1938 года

1 сентября 1938 года нас по нашей просьбе перевели в школу Вульке Телеханьской, красивая деревня над каналом Огинского, в двух километрах от гмины Телеханы, где был доктор, почта, костел и узкоколейная железнодорожная станция, соединяющая нам с миром. Каждый год для летнего отдыха отправлялись в Бялахов. Кроме того, мы бывали у Цеси (сестры) в Гданьске или на однодневной экскурсии в Гдыне. Также посещали Хелену (сестру) в Класкаве.

В то лето Лёся, жена Яна (брата), предложила нам, что мы наняли для помощи в домашней работе, называемую в то время służącą [горничную], Ядю из Цецёрки. Ядя согласилась. Мы договорились, что она будет получать 15 злотых в месяц и содержание. Она будет ухаживать за Зенеком и Лушкой. Лушке было 5 лет, а Зенеку год. Будет готовить завтрак, обед и ужин. Будет также стирать и убирать.

Янка с Лушкой и Зенеком в Вульке Телеханской

Нам стало легче. У нас появилось больше времени, чтобы посещать друзей. Ядя проработала год до каникул 1939 года. После каникул мы наняли Владку из Гнезно.

В Вольке было здание школы, конечно деревянное, но удобное. В квартире были две большие комнаты, три — маленькие, с кухонькой (для прислуги) — и большой кухней. Во второй части были две классные комнаты и кабинет, в котором я проводил все вечера. Там также был трехлаповый радиоприемник. Можно было слушать иностранные станции. Часто из любопытства, я слушал в Минск. Тогда уже разговаривал по-русски.

В деревне было около 1000 жителей. Учеников было 160, два учителя, 5 классов. При школе была 1/4 га сельскохозяйственная делянка. Я ей занимался, чтобы иметь разные овощи, которых там не знали, например, помидоры, а главное, чтобы показать хороший урожай. Тогда я уже использовал удобрения, которые получал по почте, и о которых никто не слышал. У меня тоже был рекордный урожай. Были прекрасные помидоры, которые раздавал детям. На этом участке в Вольке в 1939 году я посеял 20 гектаров овса с использованием удобрений, которые (и семена), привез из Гозаковского садоводства в Торуне. Это должно было стать демонстрацией участка. Овес вырос очень хороший. В присутствии многих земледельцев сам его собрал.

На Полесье для сбора урожая использовали только серп. Косами ползовались для покоса трав для сена. Сбором урожая занимались женщины. Мужчины только продолжали свозили его к амбарам.

После уборки своего овса несколько дней он просушивался на валках. Когда высох, появилась дождевая туча. Я попросил помочь две семьи {30} соседей. Пришли и за пару минут увязали, составили, и по-польски накрыли снопами.

Лил дождь, и я два отцов этих семейств пригласил к себе. Поставил пол-литра водки, Янка подала колбасу и выпили. Там, на Полесье, не было принято, чтобы учитель пил с крестьянами водку. Как позднее оказалось, двое мужчин были лидерами коммунистов и вторжения Советов руководили революционным комитетом, который занимался грабежами и убийством богатых поляков. Многие учителя тогда были убиты руками местного населения.

17 сентября, в день пересечения польской границы Красной Армией, в Вульке из местных мужчин формируется вооруженный отряд с карабинами, а ко мне пришли эти двое представителя Комитета и заверили, что с нами ничего не случиться, потому что я хороший человек. Что не помешало выслать конную делегацию в Хорощу (60 км) за мнением обо мне, и мнение оказалось для меня положительным.

Вернусь к 1 сентября 1939 года, в дни, когда Германия начала войну с поляками. Польша ждала помощи от Франции и Англии, но они не захотели умирать за Гданьск. Учились мы до 17 сентября.

Время от времени прилетали немецкие самолеты, и вдали были слышны взрывы. Немцы уже дошли до Буга, а Варшава по-прежнему оборонялась. Президент [мэр] Варшавы Старыньский призывал по радио к обороне Варшавы и Польши. 17 сентября в Варшавское радио сообщило, что Советский Союз пересек границу Польши. Я настроился на радиостанции в Минске, и там постоянно сообщали на русском и польском языках, что польское правительство «сбежало» в Румынию, а советские власти входят в Западную Белоруссию и Украину, чтобы защитить братьев белорусов и украинцев.

В полдень пришли два ранее упомянутые выше соседа и попросил послушать сообщения из Минска. Через несколько часов промаршировал через деревню упоминавшийся выше отряд. Они пошли в Телеханы, где был полицейский участок, но полиции в полицейском участке уже не было. Они скрылись.

К школе сбежалась вся деревня. Попросились войти в канцелярию, где у меня был радиоприемник, выставили его на окно, и люди слушали сообщения из Минска. Вопли, крики, слезы радости, пение, танцы длились с того момента в течение нескольких дней. Попросились на кухню, где готовили мясо отобранных у поляков свиней. Потом попросили еще одну комнату. Что, я мог сказать — разрешил. Радость была неописуемая {31}. Пришло время сбора урожая и осеннего сева, но люди не работали. Они считали, что сейчас из России все привезут, что будет рай.

25 сентября (наверное) Комитет объявил, чтобы вся деревня шла к Телеханам приветствовать советские войска. Я нарисовал большую красную звезду, баннеры и мы пошли.

В Телеханах собрались толпы людей. Они ждали прихода войска. Впереди были руководители революционных комитетов, еврейский раввин, поп православный и католический священник.

Наконец прибыли. Приветствовал их по русски раввин с хлебом и солью, а они были удивлены тем, что дает им хлеб. Один из них сказал: «Хлеб? Хлеба нам не нада, у нас много, а соли сколько хочешь, завались».

На третий день после «освобождения» (19 сентября) было проведено собрание в школе, на которое нас тоже пригласили. Главным вопросом было обучение в школе. Учеба должна была вестись на русском языке, поэтому нас, польских учителей в учет не брали.

Три учителя были отобраны из числа крестьян. Одного из них спросили: «Буквы знаешь?». Он ответил: «Знаю.» «Так ты первый класс можешь учить»

Нам было страшно выходить из дома, а тут хлеб закончился. Не было чего есть, только овощи в саду, но без мяса, жира и молока для 1,2-летнего Зенека. Тогда решили, чтобы Янка пошла по этому делу в Комитет. Пошла. Обратилась к ним по-русски: «Пришла с вами поговорить. Я белоруска. Могу читать и писать на русском». И показала им свой аттестат о среднем образовании, где была оценка второго иностранного языка — белорусского. Янка также во время Первой мировой войны была вместе со своими родителями в глубинке России, и там ходила в русскую школу.

Члены Комитета окаменели, когда услышали, что Янка говорит по-русски. Смягчились, назначили Янку учительницей и Сразу прислали буханку хлеба. С тех пор люди приносили нам хлеб, сало и молоко.

Еще до назначения Янки приехал в Вульку советский заместитель школьного инспектора. На собрании он послал за мной, и там на встрече обратился ко мне (по-русски) как к бывшему директору школы. Через некоторое время кто-то из Комитета прервал его и сказал по-русски: «Как это, он должен учить наших детей? Но, он же не говорит по-русски? ». На что инспектор: «Он быстрее выучит наш язык, чем вы получите знания, которые у него есть.»

Началась бурная дискуссия, в результате чего мне пришлось с утра начать обучение. На следующий день вместо того, чтобы идти в класс я пошел в Комитет. Там услышал: «Нельзя, идите домой.» Я пошел домой. {32}

Через три дня опять приехал инспектор. Он пошел в Комитет и оттуда я услышал длинный, громкий разговор, после чего сам инспектор пришел к нам и на чистом польском сказал, что он поляк, но польской речью не хочет раздражать людей и говорит по-русски. Он сказал, что я не должен говорить об этом людям. Тот инспектор, это Станислав Радкевич, который в годы 1945-1956 был у нас в Польше министром безопасности. Он родился в деревне Хощево Коссовского уезда, в польской семье, в которой дома говорили больше на русском, чем на польском. Только то, что они были католиками.

В 1928 году отец Станислава Радкевича взял сына и тайно уехал в Советский Союз. Там их разделили и сына Станислава поместили в приют, где он окончил 10-летку и политический курс. Затем его тайно отправили в Польшу, где в Заглебе организовал коммунистическую пропаганду. Когда 1 сентября 1939 года началась война, он вернулся в Полесье и здесь после советского вторжения стал заместителем школьный инспектор.

Вернусь к тому, как Радкевич пришел к нам домой. Он сказал, что достиг соглашения с Комитетом и что завтра я должен вернуться в школу.

Я на следующий день снова пошел вначале в Комитет, и теперь должен был идти, потому, что за мной послали двух из Комитета с карабинами. Вошли в класс. Дети встали, и один из Комитета сказал по-русски, что бы я учил, и что я не могу говорить по-русски, то будет говорить по-польски, «но вы, дети, отвечайте по-русски». Затем он добавил: «Можете сидеть в шапках, акошков (окон) не позваляйте открывать и папероски тоже можете курить.» Затем эти двое с винтовками уселись на лавках. Я начал урок арифметики. Я говорил по-польски, а дети сначала по-русски, а потом отвечали по-польски. Тогда двое из комитета встал, подошли ко мне и сказали: «Идите домой». Я пошел домой.

Через час ко мне пришел один и по секрету сообщил, что в Комитете идут разговоры, чтобы меня убить. Тогда я быстро выехал в Телеханы, где начальствовал Радкевич. Я сказал ему об этом событии (на польском языке) и попросил приехать и освободить меня от функции учителя. На это он ответил, что организует в Коссове курс русского языка для польских учителей и направил меня туда и отдал записку для Комитета.

На другой день я отправился в Косовоа и Янка учила дальше.

В Коссове на курсе было около двадцати польских учителей, одни знакомые, а также Данек, муж сестры Янки, и Витек Стражевский {33}, которые уже успел подружиться с Радкевичем.

Часто мы втроем рассуждали о будущем Польши. Радкевич сказал, что будет война России с Германией, а Польша станет семнадцатой советской республикой, и тогда сможем в нее вернуться.

Курс должен был продлиться месяц. Через две недели приехала ко мне Янка. Мы встретились с хорошим знакомым учителем, хорошо знавшим русский язык, помогшим нам перейти в Ивацевичи, где он преподавал. Мы вместе пошли к инспекторше ОНО (главной школьной инспекции). Там этот коллега представил Янку как учителя белорусского языка, а меня, как хорошо знающего немецкий язык, и аргументировал, что такие учителя нужны в школе в Ивацевичах.

После краткого экзамена инспекторша согласилась и написала карандашом на клочке бумаги для Комитета в Вульке, что нас переводят в Ивацевичи. По окончании курса я вернулся в Вульку и представил письмо о переводе Комитету. Они охотно согласились.

Я организовал три подводы. Погрузили часть нашей мебели и вещей, без тех, что был в занятых комитетом комнате, кухне и канцелярии. Люди смотрели на наше «богатство» и молчали.