СОДЕРЖАНИЕ ГЛАВЫ

ОБРАЗ ЖИЗНИ В ГОРОДЕ:

Библиотеки в Ружанах

Библиотека в Павлово

Воспоминания о детстве

Стремление в Сион

Стремление в Землю Обетованную

Маот Хитим (продовольственный фонд для нуждающихся)

Канун Пасхи в нашем городе

ОБРАЗ ЖИЗНИ В ГОРОДЕ

Перевод Джерролда Ландау

{110}

A.

Элиаху Ицкович — переплетчик («Элиаху дер Эйнбиндер») был распространителем просвещения и культуры в нашем городе и владельцем первой библиотеки в городе. У него были разнообразные книги: книги Шемера [?Шомер — שמ״ר] ^[1], которые брали городские девушки и серьезные книги Смольнискина [?Смоленского — סמולנסקין] и других. За пять копеек можно было читать целый месяц. Если вам нужна была только одна книга, вы нужно было заплатить одну копейку и вы ее получали. Большой интерес возникал среди молодежи города, когда Элиаху уезжал из города и возвращался с грузом новых книг. Молодежь спешила взять книги, которые еще не были обрезаны, «как первенец до лета» ^[2]. Книги обрезались только неким образом после того, когда они проходили через многие руки, и их страницы становились оборванными и рассыпаными. После этого они могли продолжить выполнение своей почетной миссии по распространению знаний в городе. В эту первую библиотеку вошло много русских книг: около 1500 для взрослых и 500 для молодежи. Было также около 200 книг на иврите с эпохи Просвещения [Haskalah - מתקופת ההשכלה].

(От Буля Хойник)

B.

В предыдущих главах уже говорилось, что во время Первой мировой войны члены «Газамира» создали в Ружанах библиотеку, в которую вошли книги на иврите, идише, русском, немецком и т. д. Библиотека была разделена, когда разделилась организация. Одна часть стала основой Публичной библиотеки им. Ю. Л. Переца и стала идишской библиотекой, большинство читателей которой были бундистами или близкими по духу. В одном углу этой библиотеки действительно было несколько книг на иврите, изданных Штибелем. Вторая часть библиотеки «Газамир» сформировала основу еврейской библиотеки, которая была размещена в еврейской школе «Тарбут» и служила центром националистической литературы. Большинство ее читателей были активными сионистами и их сторонниками.

C.

Молодежь Ружан также не сидела сложа руки и благодаря усилиям некоторых из них, таких как Йешайаху Каплан, Мошель Эйзенштейн, Исраэль Йосеф Левиатан и Зеев Русскин, в маленькой комнате Ешия Каплана была создана библиотека, обеспечивавшая некоторое время книгами несколько десятков юношей.

От Зеев Рушкин

Колония Павлова также последовала по пути Ружан и основала собственную библиотеку в 1925 году. У ее основания есть своя история. В «женском отделе» местного Бейс-Мидраша [Beis Midrash] было созвано общее собрание. Было выбрано руководство, состоящее из таких {111} продвинутых членов, как Йом Тов Эпштейн [Yom Tov Epshteyn] и другие. Началась работа. Все участники внесли единовременный взнос, а также установили членские взносы. Были выпущены лотерейные билеты, а в амбаре Дова Собольского исполнялись пьесы. В течение короткого периода были собраны необходимые средства, которые были использованы для покупки примерно 130 первых книг на идише, заказанных в Варшаве.

В нашем доме была частная библиотека, в которой было много книг на идише и иврите. Я передал их только что основанной публичной библиотеке, увеличив количество книг в библиотеке до 350. Я был выбран секретарем библиотеки и посвятил себя этой должности. В течение двух или трех часов каждый вечер я обменивал книги тем, кто их хотел взять. Библиотека работала в течение нескольких лет и служила важным культурным учреждением в колонии.

Рафаэль Карелиц

Библиотека в Павлово
Справа налево: Лейбель Рубенстын, Муля Меллер, Аврагамель Лиссовский (стоит).
Йом-Тов Эпштейн, Хаим Беркович, Зейдель Карлиц, Йосеф Каплан (стоит)

Восхитительные звуки поднимались из местной Талмуд-Торы. Там шла еженедельная часть Торы (Седра). Это было накануне субботы. Голоса детей отличались от их голосов в обычные дни. В них можно было почувствовать мелодию радости и свободы. Голоса раввинов были также совершенно другими. Они читали речитативы Гафтары [Haftarah] мелодией возвышенности, {112} радости, приятного отдыха и ощущения приближающейся Субботы. Там звучали голоса учителей: Аарон Яаков, преподаватель иврита, посвященный Талмуд-Торе (чествовал жениха и невесту на каждой свадьбе и собирал необходимые пожертвования для образовательного учреждения, поскольку большинство его учеников были дети из бедных семей); вторым учителем была слабый и бледный Барон, который читал Хумаш и Раши [Chumash - недельная глава Торы с комментарием Раши (Rashi)]; За ними был низенький Хаим Зерах Ротштейн, который гладил свою длинную бороду и покачивался, когда преподавал Библию и Гемару. Широкоплечий Ребе Шмуэль Хаим Эптрегер, углубившийся в море Талмуда со своими учениками, также возвысил свой голос. Вел все это Авигдор Михель Голдберг, у которого был великолепный вид. Он был директором учреждения и был посвящен его святой миссии. В пятницу он наслаждался семикратно, как будто он радуется радости детей и учеников вместе, получая удовольствие от атмосферы приближающейся Субботы, напоминающей нам о полном искуплении, которое в конечном итоге придет.

И на самом деле, эта вера пульсировала в его сердце. В субботу днем она собирала нас вместе в одной из комнат Талмуд-Торы, открытой в этот день, и пела нам песни Сиона: «На дороге там розовые рулоны...», «Там на месте кедров» и другие. Эти первые семена сионизма упали в мое сердце, сердце маленького ребенка, превратившегося в юношу и мужчину, и не нашедшего покоя в диаспоре, пока не наступил день его алии, когда он исполнил слова Песни, которую пели в один из субботних вечеров таким же маленьким детям, каким был он:

Я маленький еврей

Но наполнен стойкостью и силой.

Моя любовь велика,

Моя нация, и моя земля,

Это там, далеко.

Там, под лазурным небом,

За морем.

Через год, через два,

Время проходит быстро.

Там я буду путешествовать

И даже работать для себя:

Лошадь, плуг, лопата.

Тогда я буду работать на своей земле,

И у меня будет обильный урожай,

И еще я посажу виноградник для себя.

Он даст хорошее вино.

{113}

Теперь я вернусь в день шестой. Ребе освобождает нас во второй половине дня, и я едва касаясь камней булыжной мостовой, лечу, и в одно мгновение добираюсь до своего дома, находившегося недалеко от Талмуд-Торы. Моя мать спрашивает меня почему такая спешка и подает мне ароматный суп, наполненный запахом мяса и костей, а также ломоть свежей белой халы [challah], который она испекла своими руками. Они мгновенно исчезают в моем рту.

Я был свободен в течение нескольких часов, потому что моя мать была занята подготовкой к Субботе. Все же, как приятна эта свобода. Я «вращаю миры», пока меня не зовут домой. Мать поражается грязи, прицепившейся ко мне и счастлива, что одела меня в старую одежду, когда я вернулся из хедера. Конечно, она приговорила меня к «горячей воде», которая начисто очищает меня, расчесывает мои мокрые волосы и одевает в субботние одежды.

Закат. Я выхожу с отцом. Тишина! Король и принц идут, чтобы поприветствовать королеву. Мы направляем наши шаги в Большую синагогу. Мы идем, и мы большие в наших глазах, видя, что являемся членами великой нации, идущей вместе с нами с Шлосс-Гасс [Schloss Gasse] и Канала [Kanal] в святое место. Мы не маленький поток людей. Поток дополняют идущие с улиц Близнайер [Bliznajer — Близненская?] и Клибнер [Klibner] через рынок в молитвенный дом. Многие домовладельцы из Хазир-Гасс [Chazir Gasse, хазир у евреев — свинья (חזיר)], Милнер-Гасс [Milner Gasse] и других улиц между домом Шимона [Shimon] резника [шохет — ритуальный резник] и синагогой Агуда [Aguda]. Раввин, высокий и с великолепной, достойной внешностью, который выходит из своего дома рядом с синагогой Техилим [Tehillim] и идет к Большой синагоге, которая находилась недалеко от нашего дома, с толпами, расступающимися перед ним и приветствующими его «Мир вам, Наш Рабби".

Я вхожу в высокую синагогу. Когда я был маленьким, я представлял ее великолепным высоким замком, опиравшимся на четыре гигантских опорных столпа, с высокой платформой между ними, на которую кладут свиток Торы при чтении. Когда я стал старше, я представлял себе ее гигантской крепостью, в которой евреи собирались во время скорби, потому ее окна настолько высоки, что в них есть дополнительная дверь в качестве запасного выхода. Действительно, страшные истории о том, что происходило с нами в диаспоре, которые я узнавал в школе, спровоцировали эту смену образов.

Мы подошли к нашему месту в синагоге. Мой отец занял свое место во втором ряду за восточной стеной, рядом с кафедрой кантора. Это было отличное место. Оттуда мы видели кантора Гершона Каплана и его младших и старших певцов. Некоторое время я был одним из них.

Служение встречи Субботы начиналась. Голос кантора и его певцов звенел в наших ушах, утешая наши сердца. Мы единны с ними, когда поем молитву Леха Доди [Lecha Dodi] («Иди, мой Возлюбленный, навстречу невесте, приветствуем лик Cубботы») и приветствуем Царицу Субботы, наполняющую нашу синагогу своей честью.

Мы ощущаем его присутствие, даже когда возвращаемся домой после службы. Улица освещена лучами искрящегося света, исходящими из окон дома.

Мы входим в наш светлый дом, со сверкающей люстрой, свисающей с потолка, {114} зажженной в честь святого вечера; глаза Матери приветствует нас любовью; бутылка красного вина на столе ждет отца, чтобы прочесть Киддуш [Kiddush]; белая салфетка, покрывающая халлы [challa], лежащие на белоснежной скатерти. Затем слова киддуша взмывают, толкая нас под крыло Божественного присутствия, которое заполняет комнату и превращает ее в миниатюрное святилище.

Вкусная еда, песнопения, раскрывающие разум и приносящие радость сердцу своими возвышенными мелодиями, слова Торы, сказанные за столом во время еженедельной части Торы и то, что дети узнали в течение недели, сливаются вместе, объединяя нас в Высоком за этим столом.

Еда заканчивается. Отец и мать начинают петь песни на идиш о еврее, сыне царя, который доволен своей судьбой — в субботу, с матерью, ожидающей письма от своего сына, блуждающего в отдаленных местах, об исходе из Египта и т.д. Песнь о Субботе, песнь тоски блудного сына, песнь искупления наполняют наши сердца чередуя чувства печали и радости.

Твои мелодии, Отец, и твои песни Мать, текут через мои вены и звучат во мне по сей день.

Медленно песни моих родителей затихают. Они идут в свою комнату и ложатся спать. Мы также ложимся спать с чувством ночного спокойствия. Часы сна безграничны. Снаружи, тем временем, на соседней Шлосс-Гасс, гуляет старшая молодежь, громко разговаривает и поет.

Сон ниспадает на нас, в то время как субботняя симфония продолжается снаружи.

Меир Соколовски