На переломе 1942/1943 годов в Коссово отмечен ряд поджогов сараев с содержимым последних урожаев. Сожжены сараи с. В. Антоника [W. Antonik], Иосифа Юревича [Jurewicz Iosif] и других. По общему мнению, была это месть за неисполнение {281} поручений партизанского подполья. Обращение за помощью к оккупационным властям, были безуспешны, так как те утверждали, что не в состоянии обеспечить надлежащую охрану. Зато рекомендовали, чтобы жители сами охраняли имущество. С этой целью организовали так называемую самооборону (самозащиту) [samoochowa (samoobrona)], которая обязывала мужчин отдельных домов с одним полицаем нести охрану ночью по определенным дням. На окраинах города сооружен ряд дзотов из бревен и песка, из которых ночью с оружием наблюдали за местностью. Я помню месторасположение двух таких дзотов. Один стоял на окраине православного кладбища у дороги, ведущей к селу Скураты (сегодня уже заросшей), а второй в поле на холме за рынком (сегодня здесь проходит шоссе). Даже скот на пастбища часто выгоняли в сопровождении вооруженных членов «самообороны». Это стало необходимым после того, когда около 80 коссовских коров пастух из села Скураты перегнал партизанам в лес и сам там остался. Только одна корова сама вернулась домой. Люди с трудом, за урожай, как могли, восполняли эту потерю. Однажды и я оказался в сопровождении такой охраны, когда с конем дедушки был на пастбище около Меречевщины, где сегодня находится водохранилище. Поэтому охрана жителями собственного имущества от партизан свидетельствует о не слишком хорошей их популярности в Коссово.

Возвращение оккупационных властей в Коссово дало возможность без помех вести занятия в школе. Это была единственная начальная школа в ближайшей округе, потому что партизаны почти везде сожгли школьные здания¹⁸. Школа в Коссово была семиклассной с белорусским языком обучения. После сожжения деревянного школьного здания во время партизанского нападения, в целях обеспечения обучения старших классов использовали здание еврейской школы, называемой в городе Тарбуд [Tarbud⁽²¹⁾], расположенной на старом еврейском кладбище. Младшие дети учились в здании на так называемом Окопе [Okop]. Что за ирония судьбы!? Коссовскую школу сожгла группа 51. отряда им. Н. А. Щорса. Состояла она в большинстве своем (с командиром во главе) из евреев, преимущественно бежавших из слонимского гетто. Таким образом, это привело к тому, что в коссовском еврейском здании школы, пропитанном духом Торы и Талмуда, начали обучать христианскую молодежь — православную и римско-католическую. А после освобождения, когда возникла необходимость расширения школы, действуя по-варварски, опозорив доброе имя города, решено ликвидировать это старое место захоронения евреев и построить на нем около старой школы {282} — новую, которая сооружена в 1958 г.¹⁹, Построенная на «костях коссовских евреев», школа действовала до 2005 г. и в дальнейшем перенесена в новое здание, расположенное у реки Мутвицы, в давние времена называемой Бусяжка [Busiazka]. Теперь на месте сгоревшей довоенной школы и большой спортивной площадки построены кирпичные односемейные дома.

Учительские кадры составляли выпускники довоенной Коссовской коммерческой школы [kosówska szkola handlowa], а частью прежние ученики советской коссовской десятилетки, которая в июне 1941 г. выпустила первых выпускников, а также учителей, работавших до этого в различных оккупационных школах. Все они были переподготовлены на кратких курсах²⁰. Директором школы стал Анатолий Валушко [Waluszko Anatolij], житель Коссово (в его доме в настоящий момент размещается Горсовет), а поветовым инспектором стал Андрей Бирюк [Biriuk Andriej] из села Була [Bula]. Свидетельства выписывались на белорусском языке и отдельно на немецком языке. В школе господствовало настроение явно разжигаемого национализма. Учили новый гимн, одна из строф которого звучала следующим образом: «Не Москаль-Большевик и не Ляхи, тольки ты [т.е. Беларусь — автор] нас ведешь к заре» [«Ni Maskal-Balszawik i nie Lachi, tolki ty nas wiadziesz do zary»]. Понятно, что ученикам польского происхождения это было неприятно, поэтому некоторые ученики не пели этой строфы, а только делали вид, что поют. Все же я не могу вспомнить, чтобы кто-то был наказан за то, что вообще не пел этого гимна. Я помню, что в школе было несколько учеников, которые делали злые замечания в адрес поляков, угрожая, что «вас ждет то же, что и жидов» [«was czakaje heta samo, szto i Zydoú»], т.е. вас ликвидируют. Это были не местные ребята, а преимущественно из окраинных сел, родители которых проживали в городе, убежав от гнева партизан.

Эту школе я посещал только один 1942/1943 год. Я жил тогда без родителей, только с бабушкой и дедушкой, в доме моей умершей тети Анны [Anna], жены фотографа Жозефа Шиманчика [Szymanczyk Józef], который после нападения партизан на Коссово оставил город. Вместе со своей второй женой Зиной [Zina] и детьми — моими кузинами Иреной [Irena] (род. 1936) и Анной [Anna] (1939-1999) выехал в Слоним и там открыл новое фотоателье. Мои родители тогда жили в Ивацевичах, потому что мама нуждалась в постоянном врачебном уходе, а в Коссово не было тех кто мог его обеспечить, потому что после варварского поджога партизанами больницы все врачи оставили город и никогда уже в него не возвратились. {283}

Я часто я посещал родителей в Ивацевичах, когда жил в Коссово. И наоборот, когда в следующем году я начал ходить в школу в Ивацевичах, то часто приезжал к бабушке и дедушке в Коссово. Но эти поездки были коммерческого плана. В Ивацевичах время от времени в школе не было занятий, потому что школу занимали передислоцировавшиеся немецкие или венгерские войска. Тогда я занимался торговым обменом, но только с немцами. Я покупал у них краску для полотна, мыло, сахарин, сигареты, камни для зажигалок. Платил в основном куриными яйцами, маслом или солониной. Приобретенный товар я продавал сельским женщинам или отвозил на продажу в Коссово. Самым ходовым товаром была краска, а также машинки для стрижки волос. Можно было за такую машинку обменять даже пуд солонины (16 кг). Тогда при таких сделках помогал мне иногда отец. Я уверен, что большинство этих машинок для стрижки волос предназначались для партизан в лесу. Зарабатывал часто за день больше, чем мой отец за несколько месяцев.

Трассу из Ивацевичей в Коссово и обратно я преодолевал разными способами. Либо подвозил меня кто-то на машине, либо ехал на грузовике с полицаями, которых в большинстве знал. В этом случае немного опасался, потому что машина с полицаями может наехать на мину, установленную партизанами. Поэтому часто водитель такой машины изменял ранее назначенный маршрут. Чаще всего путь в 14 км я преодолевал бегом. Так, промежутки между двумя телефонными столбами я проходил, а промежутки между шестью столбами я пробегал, что в последующем позволило мне показывать хорошие спортивные результаты в легкой атлетике.

Торгуя с немцами очень быстро я усвоил много фраз и оборотов немецкой речи, необходимых при такой торговле. Но одновременно я запомнил и почти все наиболее вульгарные немецкие выражения, которые всегда и почти везде встречаются в воинском жаргоне. Со временем они стали меня воспринимать как своего рода переводчика. Особенно хорошо принимали старшие женщины, которым очень трудно было договориться с немцами.

Со стороны немецких солдат Вермахта ни я, ни мое семья во время войны не испытали никаких притеснений. Солдаты, временно располагавшиеся около нашего дома, как в Коссово, так и на месте проживания в Ивацевичах часто приходили за молоком и яйцами. Всегда взамен платили. Хуже было с венгерским войском. Мне кажется, что трудно было бы найти кого-то, кто на них не жаловался. Многие венгры были просто обычными ворами или насильниками. До этого дня сохранилась в моей памяти новость о которой громко говорили в Коссово, что в селе Гощево [Hoszczewo]²¹ шестеро {284} венгерских солдат изнасиловали пятнадцатилетнюю девушку, которую мать послала на луг привязать теленка. Интересовались также, выживет ли изнасилованная девушка. У нас на протяжении одной ночи венгры опустошили все клетки, стоящие на дворике с кроликами, которые никогда не трогали немецкие солдаты из тех, что много раз временно располагались рядом. Некоторые говорили, что немцы вели себя так только на нашей территории, которая до войны принадлежала Польше. Ночами, на территориях, принадлежавших СССР, немецкие солдаты вели себя хуже.

В противоположность солдатам Вермахта ужасно вели себя немецкие части СС и СД, а также добровольческие батальоны литовской, латышской и др. полиций, находившиеся в услужении у немцев. Однажды пришел к нам молодой эсесовец и попросил маму ведерко, чтобы налить в радиатор воды. Когда не вернул ведерко, мама послала меня, чтобы его я забрал. Вместо ведра я получил пинок под зад, после чего влетел лицом просто в крапиву. Едва я встал и начал убегать, был награжден прощальным смехом.

Вышеназванные изуверские личности расправлялись с сельским населением за мнимое сотрудничество с партизанами, сжигали села вместе с людьми, закрытыми в сараях. Не давали покоя сельскому населению и партизаны, которые могли забрать последнюю корову, а даже последнюю курицу. А. Цеменя [Ciemienia Arkadij] из села Скураты ежедневно привозил корм для 2 поросят и овец, которые его отец прятал у Шасталы [Szastaly] — знакомого жителя Коссово, проживавшего поблизости Меречевщины²².

По возвращению оккупационных властей в Коссово, усилилась и «Поленакция». Одним из способов борьбы белорусских националистов из БНС с польским элементом было содействие оккупантам в вывозе поляков на принудительные работы в Германию. Этому способствовало решение генерального комиссара Белоруссии Вильгельма Кубе [Kube Wilhelm] (1887-1943) от 30 октября 1942 г., направленное главе БНС Ивану Ермаченко [Jermaczenko Iwan], в котором отмечался его активный взнос в вербовку рабочей силы для Рейха. Немецкая военная машина, настроенная на ведение войны на нескольких фронтах, нуждалась в рабочей силы для промышленных предприятий и аграрных хозяйств. Немцы, без мужчин, призванных в армию, сами не были в состоянии выполнить эти задачи. И. Ермаченко уже 16 ноября 1942 г. направил письмо подчиненным поветовым и городским организациям, поручая создать списки лиц, назначенных для вывоза. Согласно инструкции И. Ермаченко с 18 ноября 1942 г. каждый повет должен был выставить 120 человек, при этом обращалось внимание, что в первую очередь это должны быть поляки и те, кто, будучи белоруссами, прикидывались поляками, и тем самым «не принимают активного {285} участия в восстановлении родины»²³. Приказ И. Ермаченко, хоть и без особого энтузиазма, в Коссово старались точно выполнить. Вначале приказали назначенным к вывозу явиться в жандармерию в течении указанного срока. Потом стали доставлять в участок даже просто остановленных на улице. Здесь, после проверки личности, назначенных к вывозу задерживали, без возможности свидания с семьей и сажали в подвал. Так задержана Елизавета Карниевская [Karnijewska Jelizawieta] (род. 1926), шедшая в церквовь на Сретение Пресвятой Богородицы [Matka Boza Gromniczna]. Домой ее не отпустили даже за личными вещами. Ей пригрозили, что если будет протестовать, то полиция расстреляет всю ее семью. Задержанные сидели в подвале, пока не была укомплектована необходимая группа. Далее колонной свыше 20 телег, под конвоем полицаев, их перевозили в Ивацевичи. Побег был практически невозможен, потому что на каждой телеге сидел вооруженный полицай. В Ивацевичах людей, назначенных к вывозу, держали некоторое время в привокзальном бараке. Лично я в 1943 г. был возле этого барака и даже передавал хлеб знакомым из Коссово. После укомплектования транспорта товарными вагонами под эскортом немецких солдат их вывозили в Германию, откуда после войны домой вернулись не все.

В Коссово отмечено также несколько добровольных выездов на работы в Германию. Так, Олесь Дылко [Dylko Ales], называемый «Туманом» [Tuman], изъявил желание потому, что его мать, по-видимому, была еврейкой, а Иван Гриб [Hrib Iwan] был коммунистом. Оба боялись, что будут разоблачены оккупационными властями и убиты вместе с семьями²⁴. Подробный список вывезенных из Коссово в Германию никто не составлял, но подавляющее большинство составляли поляки римско-католического исповедания. Только военные были в основном православными белорусами²⁵.

После событий на стадионе и благодаря героическому поступку «батюшки» отца Василия Антоника [Antonik Wasilij] перед немцами, для всех в городе он стал непререкаемым авторитетом. До сегодняшнего дня старшие люди в Коссово называют его «Наш Спаситель». И в дальнейшем отец В. Антоник заступался перед властями за арестантов, подозреваемых в сотрудничестве с партизанами. Это благодаря его заступничеству освобожден был из тюрьмы В. Тринда [W. Trinda], наш сосед. Больной тифом, В. Тринда умер бы в тюрьме, если бы не помощь этого священника.