В 1943 г. с. В. Антоник выхлопотал согласие у властей на возведение придорожных крестов, которые бризваны были уберечь город от ужасов войны. Установка {286} крестов, а также в особенности ткачество, шитье и вышивание полотенец, я считаю главнейшим экуменическим событием в Коссово во время немецкой оккупации. Женщины — католички и православные вместе, в праздничном настроении, полной дружбе и взаимном уважении пели религиозные песни на церковно-славянском, польском, русском и белорусском языках. Забыли даже о споре «чья Богоматерь красивее» — та, которая в костеле, или та, которая в церкви. Вспомнили об этом после войны, да и то совсем недавно.

Вместе с увеличением вокруг города интенсивности деятельности все более усиливающихся партизан репрессии оккупационных властей становились все более жестокими. Даже просто подозрение о сотрудничестве с партизанами или укрывательстве евреев было наказуемо смертью. В 1943 г. незадолго до римско-католической пасхи расстреляны были около дворца Пусловских Ян Полещук [Poleszczuk Jan] (род. 1898) с женой Софьей [Zofia] (род. 1895) и сыновьями Лукьяном [Lucjan] (род. 1928) и Ричардом [Ryszard] (род. 1930) — моим лучшим другом детства. Поводом стало подозрение в оказании помощи партизанам, которая состояла в том, что когда ночью они приходили в город, Полещук давал им какую-то там лампу. На самом деле речь шла об освобождении их дома под жилище для начальника полиции Н. Демши [Demsza Nikolaj]. Начальник облюбовал молодую девицу «Секерчиху» [Siekierczicha] из дома Лукашевича [Lukaszewic], которая «мыла полы в полиции» и захотел на ней жениться. По мнению К. Кикун [Kikun Katarzyna], чтобы поселиться со своей «кралей» (распрекрасной), нужно ему было безопасное жилье или домик поблизости полицейских зданий, защищаемых от партизан. Домик отвечал этим требованиям, потому что со стороны реки Мутвицы были заграждения из колючей проволоки, а ночью также полицейские посты. К. Кикун считает, что решение о расстреле семьи Полещуков и других сам Н. Демша не принимал. Она считает, что это было решением кого-то на более высоком уровне, потому что в канун этого преступления вся улица была запружена автомашинами, а внутри штаб-квартиры полиции происходило какое-то совещание.

Полещуков вывели из дома в 6 часов на рассвете. Их соседка рассказывала, что выходящие из дома плакали и кричали. Один из полицейских сказал Рышеку [Rysiek], чтобы тот убегал к бабушке, только не через пруд, а по улице. Но тогда мать его не отпустила, сказав: «Рысек не иди, что нам то и тебе». В Коссово стрельбу слышали, но где они расстреляны никто в точности не знал. Через некоторое время родня узнала это от старшей пани Мукосей [Mukosiej]. Кто ей сказал, неизвестно. На месте преступления поставили крестик. Почти каждый день вечером К. Кикун со своей бабушкой посещали это место, молясь за упокой. Но вскоре вынуждены были прекратить эти посещения, потому, что дошла до них вести о том, что Н. Демша жалеет, что их тоже не приказали расстрелять. Кроме того отдал приказ полицаям, что бы их немедленно расстреляли, когда только там появятся. Уже после освобождения, через год, родственники решились на эксгумацию {287} останков, при условии немедленного помещения их в предварительно приготовленные гробы, а также разрешения на похороны римско-католическом на кладбище²⁶.

Фото Евгений Иванец

В это же время в Меречевщине расстрелян кожных дел мастер Ефим Русецкий [Rusiecki Jefim] (1897-1943), татарин по происхождению. Он помогал евреям, прятал их и предоставлял работу. Вместе с ним расстреляли его жену Юлию [Julia] (род. 1908), дочерей Нину [Nina] (род. 1933) и Зинаиду [Zinaida] (род. 1940) а также сына Константина [Konstantin] (род. 1935). Среди расстрелянных оказался также случайный свидетель — какой-то пастушок. Русецких похоронили на окраине православного кладбища, на главной улице города²⁷. Братская могила пребывает в запущенном состоянии, видно, что никто за ней не ухаживает (на фото).

Несмотря на не достижение партизанами всех задуманных целей, имели они все же некоторый успех. Дело в том, что командир П. Пронягин решил свою главную задачу — запланированный вывод из Коссово скрывавшихся там евреев. Кроме того, что важнее, уже саму атаку несколькими партизанскими отрядами известного исторического местечка Коссово следует признать достаточно смелым поступком. Это, конечно, не прошло незамеченным. Со скоростью молнии эта новость {288} разнеслась по всей округе, со временем охватывая все более широкие круги. Попала она даже в коммюнике Советского Инфорбюро²⁸. Это было еще более усилено благодаря огромной пропагандистской акции. Помогли тому и оккупационные власти своим решением о переносе своих учреждений в Ивацевичи, без чего пропагандистский успех партизан не был бы таким значимым. Этот факт партизаны отлично использовали, начали сознательно преувеличено, а не в соответствии с правдой, преподносить якобы понесенные немцами и полицаями потери. В то же время значительно уменьшали свои потери и преувеличивали свой успех, не вспомнив при этом о совершенных преступлениях (напр. поджог гражданской больницы). Кроме того, захват партизанами во время нападения на Коссово бронетехники и орудий, а также большого числа людей, значительно добавлял им авторитет, но также пробудил страх среди гражданского населения. Население с большей покорностью стало соглашаться на очень обременительное содержание все увеличивающегося числа партизан, которое начало расти с невероятной скоростью. Сельское население достаточно охотно помогало партизанам пока отряды были небольшими, но когда становились все более крупными, содержание их для окраинных земледельцев становилось абсолютно невозможным. Часто можно услышать мнение, что эти обокраденные обеими сторонами крестьяне добровольно делились с партизанами провиантом. Это неправда! Сто партизан в лесу, это 50 кг хлеба ежедневно, это огромная нагрузка для сельского населения. Поэтому в некоторых селах около Коссово трудно было найти даже курицу. Присутствие больших группировок партизан и их все более смелые атаки на позиции немцев часто вызывали ответные действия оккупантов к гражданскому населению, беззащитному перед обеими сторонами. Это ему нужны памятники!

Теперь в лес бежала в основном молодежь, которой угрожал вывоз на работы в Германию, что в итоге привело к решению оккупационных властей к новым наборам для вывоза. Многие члены семей полицаев (даже дальние родственники) а также те, кто часто по тривиальным причинам, разоблачал партизан, опасаясь репрессий с их стороны, покинули деревни и переехали в более безопасные города.

Пропаганда в партизанской прессе имела смысл в условиях немецкой оккупации, потому что все методы борьбы, которые вели к разгрому врага, были обоснованы. Жаль только, что и после войны не снят с тех событий пропагандистский налет и не представлены события, связанные с нападением на Коссово с уважительным отношением к фактам. Как раз наоборот, продолжается оболванивание, отдают почести лицам не всегда того заслуживающим, празднуют юбилеи²⁹ вместо чтобы опираясь на факты поддать глубокому анализу прошлое. {289}

После письма Антона Тринды из Твери (Российская Федерация) президенту Республики Беларусь Александру Лукашенко в 2008 г. на отремонтированном домике, в котором проживал отец Василий Антоник установлена мемориальная доска, а также его именем названа одна из небольших улиц Коссово.

Надпись на доске. Fot. Евгений Иванец

{290}

Во время нападения и после него партизаны сожгли не меньше общественных и частных зданий, чем это было во время прямых боев в 1941 и 1944 годах. В 1942 г. сожжена была почти вся Меречевщина вместе с домиком Т. Костюшко, а в 1944 г. незадолго до освобождения партизаны полностью сожгли также дворец Пусловских. Говорят, что к поджогу дворца причастны в первую очередь братья Федор и Иван Казимирчики [Kazimirczyk Fiodor i Iwan] вместе со своим отцом из села Скураты³⁰. Хотели его сжечь значительно раньше, но по-видимому решительно протестовал против того Николай Тринда [Trinda Nikolaj], коссовский партизан, и после его смерти, незадолго до освобождения, совершено это преступное деяние³¹. Эти памятники до войны 1939 г. приносили славу и огласку городу, были магнитом, притягивающим туристов и даже государственных деятелей, а в Коссово пульсировала жизнь. Также сожжены многочисленные жилые дома на время оставленные их владельцами в связи преобладающим беззаконием.

В связи с нападением из Коссово выехали многие известные граждане. Это были люди разных профессий, местная интеллигенция. После войны они очень пригодились бы в материальном и духовном восстановлении города. Большинство из них никогда уже в Коссово не вернулись, пополнив ряды интеллигенции в Польше, в Европе, в обеих Америках или даже в Австралии. Хуже всего было, тем не менее, то, и я хочу это подчеркнуть, что в связи с нападением на Коссово его жители предстали в обличье коллективного ответчика перед Германией, что привело к массовым убийствам и почти чудом они избежали тотального уничтожения карательными войсками.

В нападении на Коссово надлежит также видеть причину административной деградации города с многовековой традицией, который ранее было местом поветового правления. В городе словно приостановилась жизнь. Не было никаких товарищеских встреч или развлекательных мероприятий. Город время от времени создавал впечатление вымершего. Только дети беззаботно озорничали по улицам или на пруду. Везде видны были следы партизанского нападения.

Уже в начале 1944 г. были почти уверены, что вскоре наступит конец немецкой оккупации. С течением времени все чаще можно было слышать и видеть результаты налетов советских самолетов, а в дальнейшем также все более близкие отзвуки залпов орудий. Начали появляться также отступающие немецкие части. В первых числах июля Коссово оставила «белорусская полиция» вместе с немецкой жандармерией. Полиция, покидая город, частично подожгла свои здания, оставив много карабинов и амуниции. Вместе с полицаями выехала значительная часть их семей, преимущественно {291} на реквизируемых конных упряжках. Ехали в направлении Ружан³², по дороге через Бусяж. Я помню хорошо их выезд, потому, что по пути стреляли в воздух. Сразу после их выезда масса детворы, а также старших ребят бросились грабить брошенные полицейские здания. Конечно, среди них был и я. Сегодня с ужасом я вспоминаю этот день, потому что в одном из залов вместе с Сергеем Филипповичем мы стреляли из брошенных карабинов боевыми патронами. Как нас тогда не убило, или не ранило рикошетом, остается это для меня до сего дня большой тайной. Нашу «забаву» прервало неожиданное появление во въездных воротах мотоциклов с несколькими немецкими офицерами, которые пристально начали присматриваться к тому, что здесь делается. Мы сразу же начали убегать. Сергей налево, а я вправо через заграждения из колючей проволоки. К счастью местность не была заминирована. В течение нескольких дней в Коссово ничего не происходило, а затем началась передислокация большого количества венгерских войск. Где-то там были слышны отзвуки боев, и только 11 июля в Коссово вошла Красная Армия. Приветствие состоялось на нынешней улице Т. Костюшко. Было оно намного скромнее, чем в 1939 г., потому что город сильно обезлюдел и постоянно залечивал раны, полученные в результате нападения.

Сожжение партизанами почти всех общественных зданий и множества частных домов в Коссово заставил после войны (в 1947 г.) советские власти перенести место нахождения поветовых учреждений из Коссово в Ивацевичи. Власти решили, что легче будет расширить расположенные у железной дороги и главном коммуникационном пути Ивацевичи, чем отстроить Коссово. В результате Ивацевичи начали быстро и динамично развиваться. Сегодня это уже прекрасный город, насчитывающий около 25 тысяч жителей. А Коссово постепенно отступал назад в развитии. Сегодня здесь насчитывается едва 2,5 тысячи жителей³³. Самая талантливая молодежь начала покидать город. Старожил едва около 2% преимущественно старых людей. Новые жители происходят главным образом из окраинных сел. Но они не чувствуют связи с городом. Угасла в нем культурная жизнь и спорт.

В результате нападения на Коссово 3 августа 1942 г. город понес огромные материальные и духовные потери. Поэтому это нападение надлежит признать наихудшим событием в истории Коссово и Меречевщины наравне с уничтожением евреев и других граждан не только во время немецкой оккупации. Не не было это ни в коем случае достойным подвигом. Без точного анализа его причин и следствий невозможно было бы изучение последующих судеб города и Меречевщины, трудно было бы также понять существующие реалии города. {292}