Г.К. — Несколько лет назад в Минске была издана книга историка Инны Герасимовой «Мы встали плечом к плечу», созданная в соавторстве и с помощью директора Национального архива Республики Беларусь Вячеслава Селеменева, и эта книга является прорывом и переломом в освещении судеб евреев в партизанских отрядах Белоруссии, в ней приводятся множество примеров доказывающих активное участие евреев в партизанском движении, рассказывающих об их мужестве и героизме. Мне эту книгу дал на просмотр Ваш товарищ по партизанскому отряду имени Щорса Яков Шепетинский. Но когда я дошел до главы, рассказывающей, на основании свидетельских показаний и архивных документов, о множестве фактов унижений, издевательств, зверских убийств евреев, безнаказано исполняемых, а подчас и инициируемых командованием партизанских бригад и отрядов, при полном равнодушии и бездействии в этом вопросе работников Особых Отделов и представителей партии, то мне стало как-то не по себе.

Почему такое происходило только в Западной Белоруссии и частично в Минской области? Почему такого не было в Восточной Белоруссии и на Украине? Понятно, что на Западной Украине советских партизан до 1943 года никто не видел, а всех евреев там истребили еще в 1941 году, за исключением, пожалуй, лишь Львовского и Бродского гетто. Но почему такого ярого бесконтольного антисемитизма в партизанских рядах не наблюдалось в восточных районах? Историк Смиловецкий, много лет занимающийся «еврейским участием в партизанском движении в Белоруссии», отмечает подобные редкие эпизоды и в восточных районах республики, но ничто не идет в сравнение с тем, что происходило в Западной Белоруссии. Должно же быть этому какое-то рациональное объяснение... Ответа не нашел. Страшнее было, наверное, только в Вильнюсском крае и за Белостоком, но там свою кровавую лепту в истребление евреев, бежавших из гетто и прятавшихся в лесах, внесли, наряду с местными полицаями и «псевдосоветскими» партизанами, польские отряды Армии Крайовой, которые не жалели никого, ни евреев, ни местных белорусов.

Но в той же книге Герасимовой рассказывается о партизанах различных рангов и национальностей, которые нетерпимо относились к гонениям, оскорблениям и агрессивным действиям, направленных против евреев. Эти партизаны, нередко рискуя собой, спасали евреев. Самые яркие примеры, это несомненно: командир отряда имени Щорса Павел Васильевич Пронягин, политруки Н.Я.Киселев из бригады «Дяди Васи» и Г.Н. Сафонов из отряда «Мститель», командир партизанской бригады имени Ворошилова г-м. Филлипп Капуста, и, конечно, полковник Григорий Матвеевич Линьков.

Но меня «добила» книга белорусского историка, бывшего подполковника Александра Татаренко «Недозволенная память. Западная Белоруссия в документах и фактах,1921-1954», основанная на собранных автором архивных материалах и изданная небольшим тиражом три года назад. В главах посвященных Великой Отечественной Войне рассказывается, что творилось в сороковых годах в западной части республики, без акцента на «еврейский вопрос», но читать тяжело,... «сплошная кровь»...

Если вернуться к книге Герасимовой, то в ней приложен далеко не полный список партизан-евреев, воевавших в белорусских отрядах, около десяти тысяч имен (с указанием отряда и бригады), и сказано, что еще примерно 5.000-7.000 человек находились в отрядах, поменяв фамилию и выдавая себя за русских, белорусов и так далее. Значит, брали евреев в партизанские отряды, невзирая ни на что, тем самым спасая еврейские жизни и давая возможность с оружием в руках отомстить гитлеровцам и местных предателям за свои уничтоженные семьи. Количество выживших узников гетто, например, партизан из Минского гетто, служит тому подтверждением.

И если говорить напрямую, пусть это и прозвучит «крамолой» — но спасение местного населения, еврейского или белорусского, не являлось главной первостепенной задачей партизан.

З.З. — Смотрите, я приветствую появление правдивых исторических книг, проливающих свет на события тех страшных лет. Но еще раз, считаю своим личным долгом, говорить о судьбе евреев Западной Белоруссии, «западников», поскольку эта тема всегда была закрыта стеной глухого забвения и молчания. Конечно, во многих отрядах, особенно в Восточной Белоруссии, молодых евреев, особенно, пришедших с оружием, принимали в свои ряды без оговорок. Есть воспоминания и тех, кто долгие месяцы скитаясь по лесам, наталкивался на партизан, и даже будучи не принятыми в отряды, не столкнулись с прямыми угрозами или негативным отношением. Бежавшие в лес во время восстания в гетто Лахва Николай Колпаницкий и Борис Долгопятый пишут об этом в своих воспоминаниях. Оба они, после побега, в составе мелких групп провели почти год в лесах в разных районах Западной Белоруссии, но никто из повстречавшихся им за этот период партизан по-настоящему не угрожал смертью, оба они со временем вступили в отряды и честно воевали до прихода Красной Армии. Долгопятый, правда, после побега ушел в восточную часть республики, где местные крестьяне, в большинстве своем, к евреям относились с сочуствием и помогали выжить беглецам.

Израиль Берестицкий сбежавший в составе группы из Пружанского гетто был принят вместе с безоружными товарищами в отряд имени Кирова, сразу получил винтовку и единственное «негативное» высказывание в свой адрес, которое он услышал на первых порах, было следующим: — «Вы, евреи, что-то все в леса потянулись. Скоро из-за вас для нас тут ни места, ни еды не останется». Но все это происходило уже ближе к середине войны, когда расправляться с безоружными евреями стали гораздо реже, да и отряды нуждались в пополнении молодыми, способными воевать людьми.

А кто защитил еврейских женщин и детей в лесных семейных лагерях в Белоруссии? Кто, кроме Пронягина и Линькова? Бельский, Зорин. Генерал-майор Чернышев (Платон). Дубов. Наберется еще с десяток-другой фамилий честных людей.

Но как относиться к свидетельствам, рассказывающим о том, как, например, уцелевших после побега из гетто Янов, добивали в лесах под Пинском партизаны из бригады имени Молотова. Нарвалась группа из 13 яновских евреев на партизан, 12 было расстреляно на месте и только один тяжелораненый смог выжить, укрыться в лесу и рассказать после войны об этом... Закрыть глаза на все и забыть? Молчать об этом, потому что кому-то будет «неприятно об этом читать»? «Кому нужна такая правда?», зачем нам об этом знать? Как погибали в отрядах от выстрелов в спину, как прогоняли на гибель «в шалман»? Кто знает, как погиб командир отряда в Липчанских лесах Алтер Дворецкий?

Он создал в Липичанских лесах отряд из беглых военнопленных, окруженцев и молодых евреев, бежавших из гетто. Когда немцы с полицаями проводили акцию по полному уничтожению гетто в Дятлово, Дворецкий повел свой отряд на выручку гетто, но часть партизан, увидев, сколько немцев блокируют гетто, отказались вступить в бой, мол, силы неравные, нас всех перебьют. Дворецкий пытался уговорить своих партизан атаковать немцев, и был застрелен в упор вместе еще с одним евреем, своими же партизанами из бывших пленных. В итоге отряд раскололся на две части, евреи-партизаны и те из бывших красноармейцев, у кого еще сохранилась совесть, вступили в бой, а остальные просто ушли в лес, бросив на растерзание узников гетто и оставив на погибель половину отряда... Кто узнал после войны, как был убит доктор Влодавский от руки партизана, который хвастался, что уже пристрелил два десятка евреев? Где об этом написали?

А хотите, я вам расскажу, как погиб мой друг Герш Поссесорский. Это был смелый, решительный парень, блондин, внешне не похожий на еврея. Он раздобыл несколько пистолетов и организовал массовый побег из еврейского рабочего лагеря в Свержене — 140 человек ушли в побег. Из лагеря он смог установить связь с еврейским партизанским отрядом имени Жукова, которым командовал Гильчик, и тем смельчакам, решившимся на побег, тем, кого Поссесорский живыми, вместе с партизанскими проводниками, довел до леса, не пришлось скитаться в поисках спасения. Их зачислили в бригаду имени Молотова, евреев объединили в отдельную 3-ю роту. Поссесорский показал себя бесстрашным бойцом, но в конце марта 1943, еще во время немецкой блокады, на одном из заданий Поссесорский среди прочих убил немецкого офицера, снял с него пистолет «вальтер» и вернулся в отряд со своей группой. Командир отряда Ананченко увидев «трофей», тут же приказал: — «Отдай пистолет мне!» — на что Поссесорский ответил: — «Я его в честном бою добыл, и ты себе также добудь!», и после этих слов командир выхватил свой револьвер и застрелил Поссесорского на месте. За это убийство никто этого командира отряда к ответственности не привлек... Сказали, наверное, в штабе бригады: — «подумаешь, жида пристрелил»...

Или почитайте архивные документы, приводящиеся в книге белорусского историка Иоффе, например, приказ № 109 уполномоченного ЦК КП (б)Б и ЦШПД по Ивенецкому району Дубова от 2-го июня 1943 года, в котором написано, что командир партизанского отряда лейтенант Ключник без предъявления обвинения застрелил комиссара отряда имени Лазо Заскинда и партизана Петрашкевича, и как командир штабного взвода бригады имени Сталина Некрасов в районе деревни Кондратовка выводил на расстрел целую группу евреев из бригады имени Фрунзе.

Или приказ №23 от того же июня 1943 года, секретаря Барановического подпольного обкома, где говорится о том, что подрывная группа под командованием Кудряшова расстреляла группу партизан-евреев из семи человек... Эти документы все хранятся в Национальном архиве Белоруссии. А сколько таких случаев не отмечено в документах и приказах? Сколько невинных жертв осталось безвестными, погибнув не от рук гитлеровских оккупантов и полицаев-предателей, а от своих же партизан?!

Вы сами ко мне пришли, и я вам рассказываю свою партизанскую правду и говорю о тех событиях, о которых давно пришло время все честно рассказать.

Не нравится вам такая правда, так не публикуйте ничего.

Ведь самый страшный документ, это секретная директива командира ЦШПД Белоруссии Пономаренко, радиограмма, отправленная в ноябре 1942 года командирам партизанских формирований и руководителям подпольных партийных организаций, фактически запрещавшая принимать евреев в партизанские отряды, поскольку евреи могут являться немецкими шпионами. Скольким людям директива этого антисемита стоила жизни?!

Вот еще слова из докладной Пономаренко: — «... непримиримость колхозников к врагу, в отличие от некоторой части жителей городов, объясняется большой еврейской прослойкой в городах. Их объял животный страх перед Гитлером, вместо борьбы — бегство»... Это же надо было до такого бреда додуматься....Тут даже комментарии излишни... И все эти документы есть в архивах....

Вы упомянули Минское гетто. Но кто и когда написал, как местные выдавали и убивали евреев, бегущих из этого гетто в леса? О тех, кто помогал минским евреям, уже написано, но почему молчат про тех, кто предавал? Кто «старое помянет»?...

Обратитесь к историку Леониду Смиловецкому, он собрал большой материал по Белоруссии в годы войны, вы в его работах для себя много нового узнаете.

О таком явлении, как «лжепроводники из гетто» слышали когда-нибудь? В гетто приходили самозванцы, местные жители, и вызывались за золото вывести евреев из-за колючей проволоки в леса, к партизанам. Была такая «знаменитость», связной партизанского отряда Федор Туровец. Появлялся в гетто и предлагал желающим, переправить их к партизанам. Он отводил такую группу из женщин и детей на 10-15 километров от города и бросал на произвол судьбы, предварительно, угрожая оружием, забрав у несчастных вещи и ценности. В тех, кто пытался сопротивляться, стрелял.

Люди были вынуждены возвращаться в гетто, и по дороге назад часть их попадала в руки полиции, где расправа над евреями была скорой... В марте 1942 года в минское гетто пришел бывший капитан Красной Армии Осташонок и предложил подпольщикам гетто вывести в лес к партизанам 25 человек. По дороге вся эта группа попала в засаду и за исключение двух человек все были убиты немцами. Как выяснилось позже, Осташонок оказался предателем и провокатором. После войны Туровца и Осташонка разоблачили и судили, но большинство таких «лжепроводников» так и остались безнаказанными...

Г.К. — Судя по рассказам партизан, среди находившихся в отрядах иногда попадались такие, которые убивали с особой жестокостью, как, например, отрядный палач «Федька-Мясник» или «партизаны-изверги» из повести Алеся Адамовича «Немой».

Как после войны такие люди с садистскими наклонностями могли вернуться к мирной жизни?

З.З. — А такие зверюги, как палач Федька, обычно до конца войны не доживали.

От них сами партизаны избавлялись при любой возможности.

Большинство партизан всегда называли друг друга не по фамилиям, а по прозвищам и кличкам, поэтому и слышалось в разговорах: Федька-Мясник, Федька-Садист.

И был еще один такой душегуб, Гришка-Сибиряк, — натуральный психопат, скрывавший свою настоящую фамилию, горький пьяница, который в поисках спирта залез в землянку к отрядному доктору, выпил что-то из первой же попавшейся склянки, а это оказался не спирт и не самогон. Сибиряк валялся на земле и стал корчиться в судорогах с пеной у рта. Позвали доктора Леона Берка, пришел и комиссар бригады. Доктор спросил политрука: — «Спасать?». На что тот ответил: — «Пусть эта собака подыхает!»...

Был один случай, в этом же отряде, когда взяли в плен 15 немцев, связали их, кинули на землю, и отрядный палач Гришка-Сибиряк резал их по одному. Вдруг один немец стал орать на непонятном языке. Еврей Берк сказал, что это немец по-французски молит о пощаде. Оказался француз, видимо, доброволец вермахта. Француза решили оставить в живых, а остальных Гришка всех зарезал, с особым зверством и изощренностью, как скот на бойне...

Г.К. — Были случаи, что немцы и полицаи оставляли в живых взятых в плен партизан?

З.З. — Я знаю только один случай, когда полицаи оставили в живых бывшего коммуниста из деревни Альба.

Еще при поляках был в районе подпольщик, коммунист Голуб, член КПЗБ, белорус по национальности. Когда польская власть в 1939 году «приказала долго жить», а Красная Армия еще не зашла в район, несколько коммунистов и им сочуствующих, пошли убивать местного «буржуя» — поляка, рабочего мельницы. Но Голуб не дал им застрелить поляка и защитил, сказал, что нельзя убивать простого рабочего человека. Когда в сорок первом году пришли немцы, то Голуба схватили и повели на расстрел. Голуб уже закончил рыть для себя могильную яму, как прибежал этот поляк и сказал: — «Он меня спас при Советах».

В итоге Голуба просто угнали в Германию, до конца войны он находился в концлагерях, но остался в живых.. После войны он вернулся домой и стал работать в колхозе бухгалтером. И тут его стали таскать в НКВД на допросы: — «Как и почему выжил?».

Он на эти допросы ходил как на работу, каждое утро брал с собой котомку и шел в управление НКВД, не зная, вернется ли вечером домой, или встретит ночь на тюремных нарах, а потом и вовсе, отправится в сибирские края со сроком «больше чем жизнь».

Но на счастье Голуба нашелся свидетель, тоже бывший польский подпольщик, который дал показания, что Голуб в лагерях не был пособником немцев и его оставили в покое.

Г.К. — Вам, человеку с трудом до войны приемлющему любое насилие, тяжело было убивать?

З.З. — После того что я перенес в гетто, после скитаний в окружении по лесам, полных полицаев, предателей и бандитов, я осознал для себя, что это единственная возможность выжить — надо самому убивать... Было непросто... Несколько раз со мной происходило что-то странное, сидим в засаде, приближаются немцы или полицаи, и все мое естество против убийства, а потом...,... как пелена с глаз спадает, «возвращаешься на грешную землю», ведь это лютые и заклятые враги, подонки и нелюди, убивавшие мой народ без жалости..., и берешь первого на мушку и нажимаешь на курок...

И жена моя Александра всегда ходила на боевые задания. Женщин-партизанок посылали на боевые, в зависимости от степени владения оружием. А ей легко было стрелять?

Г.К. — Вы городской человек, житель Варшавы. Без подготовки попадаете в лесную жизнь. Насколько трудно было адаптироваться к партизанским реалиям в плане быта, и так далее?

З.З. — Чего не знал и не умел, научился сам, или товарищи помогли.

Спать на снегу или на сырой земле, сутками находиться по пояс в холодном болоте, ориентироваться в ночном лесу, ничего не есть по нескольку суток, мерзнуть и голодать, совершать переходы по 30-40 километров без привалов — все это было частью обычной партизанской жизни. Научился выплавлять тол из снарядов, делать мины-самоделки, минировать «железку». Как-то отряд Пронягина «потерял» генерала Коржа, он отстал со своими людьми на переходе. Пронягин мне приказал взять еще троих, включая проводника из местных белорусов, и на лошадях, «верхом», прочесать лес, найти генерала. А я до этого ни разу в жизни не сидел на коне. Дали нам четырех лошадей без седел. Я смотрю, как они выбирают лошадей, как набивают мешки соломой и привязывают их к крупу вместо седел, и механически повторяю за ними все действия. Поехали, а я же понятия не имею, что значит ехать рысью или галопом, три «попутчика» ускакали вперед, даже не оборачиваясь, кто я был для них, «подумаешь, жидка в лесу одного бросили», а мой конь где-то встал и не сдвигается с места... Я слез, повел лошадь на поводу к ближайшему селу Святая Воля, имевшего стойкую и заслуженную репутацию антипартизанского села и «лютой полицейской слободки». Подошел к крайней хате, стукнул в окно, а мне хозяин говорит: — «Уходи, в деревни бельгийцы стоят». Я зашел в другую хату, направил винтовку на хозяина, и впервые в жизни грубо заматерился: — «Запрягай сани! Если не сделаешь, я тебя пристрелю! Даю пять минут!». Хозяин оцепенел, а я кричу на него: — «Давай быстрее! Я впереди отряда, сейчас наши придут!». Он запряг свою кобылу в сани, мою лошадь привязали сзади, и на санях я вернулся в отряд, объяснив Пронягину, что произошло. Рассказал об этом и Пилецкому, и Владимир Емельянович стал учить меня ездить верхом на коне рысью и галопом.

Г.К. — Тот факт, что Вы не являлись до конца 1944 года советским гражданином, как-то влиял на отношение к Вам уже после войны?

З.З. — Все имело значение, и то что еврей, и то что «польский беженец», а не «наш советский человек». В 1945 году, за последние бои с немцами летом предыдущего года и, в частности, за подрыв ДЗОТа на станции Люсин в мае месяце, я был представлен к ордену Боевого Красного Знамени. И вскоре в школу, где я работал директором, позвонила девушка, бывшая партизанка, а ныне инструктор райкома комсомола, и сказала открытым текстом: — «Вас не наградили, поскольку вы родом из Варшавы!». Кто-то услышал эти слова, донес на нее и за это ее сняли с должности инструктора.

Но если говорить откровенно, начиная с конца пятидесятых годов, я почти не чувствовал по отношению к себе со стороны властей «особого зажима», все было так..., терпимо..., «по мелочам»...

Г.К. — Какие награды имеете за партизанскую войну?

З.З. — Медаль «За Отвагу» и медаль «Партизану Отечественной Войны» 1-й степени.

Моя жена Александра была награждена такими же медалями и орденом Отечественной Войны 2-й степени.

Г.К. — Сколько раз Вы были ранены в партизанах?

З.З. — Дважды. Первый раз в 1943 году получил легкое пулевое ранение в ногу.

Второй раз ранило 5-го мая 1944 года. Вызвали добровольцев на подрыв ДЗОТа охранявшего подходы к железнодорожной станции. Вызвалось десять человек, и я в том числе. Подползли близко к ДЗОТу, я кинул противотанковую гранату, но немцы стали бить из пулеметов и забрасывать нас гранатами. Меня сначала пуля задела по касательной в шею, а вторая пуля попала в левую ногу и засела в кости. Потом еще осколками гранаты поранило. Бой продолжался, у меня забрали мой ППШ и пистолет, и приказали одному из партизан тащить меня к лесу. Но через несколько десятков метров партизан получил пулевое ранение в живот, упал и затих... Я выползал с поля один, на рассвете, зажав «лимонку» в руке, и выполз прямо на Зиберова с одним бойцом, наблюдавшими за боем. Целый месяц проходил на костылях, лечили стрептоцидом. Медикаменты были, их привозили вместе с оружием самолетами с Большой Земли. Только встал на ноги, как снова вызвался на задание, атаковать и взорвать ДОТ на «железке». Дали проводников из местных белорусов. Подходы к ДОТу на «блоке» и к железнодорожному полотну были густо заминированы. Залегли. Мне наш «старый» партизан, тридцатилетний Парфенов, показывая головой на молодых белорусов, только недавно пришедших в отряд, говорит: — «Зимак, мы с тобой и так два года в лесах воюем, хватит с нас, надоело жизнью рисковать. Пусть они сами идут ДОТ взрывать!».

Но я ответил Парфенову: — «Ты как знаешь, а я пойду подрывать». Мне тоже уже хотелось жить, до прихода Красной Армии оставались считанные недели, но я знал, что если не пойду со всеми вперед, то сразу скажут: — «жид струсил», с еврея всегда тройной спрос.

И пополз я с гранатами через минное поле, да к моему большому везению ДОТ оказался пустой, немцы его уже покинули...

Г.К. — Вы сейчас сказали: — «жить тоже хотелось». А не страшно было собой рисковать еще несколько лет подряд после окончания войны, вылавливая в лесах полицейских недобитков и бандитов?

З.З. — Но кто-то же должен был это делать... Части НКВД стояли в городах и в крупных райцентрах, а в глухих лесных «медвежьих углах» основная тяжесть борьбы с бандитами легла на плечи бывших партизан, советский актив и на милицию, если она там была. Но случаи, которые можно охарактеризовать фразой: — «был на волосок от смерти», — после войны со мной происходили редко.

Как-то сообщают, что в районе деревни Борки, это возле Погоста, заметили бандгруппу.

У меня в подчинении было 4 человека, и к нам присоединился капитан НКВД, по фамилии Воробей (Воробьев). Осторожно прочесываем лес, Воробей шел с другой стороны. И тут, из-за деревьев, прямо на меня выскакивает один, направляет ствол в упор, в лоб, нажимает на курок и... осечка! Воробей его сразу сбил с ног, мы связали бандита и стали допрашивать, выяснять, где они прячут склад оружия и где находится база всей банды. Он повел нас на то место, где прячутся его «товарищи» по банде.

Мы пришли и нашли только пустой шалаш. Бандита Воробей застрелил на месте, и мы в тот день вернулись ни с чем...

Г.К. — Вам удалось что-то узнать о судьбе Вашей семьи, оставшейся в Варшаве в 1939 году?

З.З. — Все погибли... Узнал только точные сведедния о гибели младшей сестры Лильки и брата Нафтали. Они были активными участниками восстания в Варшавском гетто весной 1943 года, членами боевых отрядов. В 1982 году была изданан книга Любеткиной «В дни гибели восстания» и там описаны обстоятельства их гибели в бою.

А мои родители и другие два брата и сестра, погибли в Освенциме...

Г.К. — В августе 1944 года Ваша партизанская бригада соединилась с частями Красной Армии. Что ожидало чету Зимак далее?

З.З. — После расформирования партизанских отрядов меня направили в Логишинское Районо, где я получил назначение в Погост-Загородский, и до 1953 года работал директором школы и директором детского дома. Александра преподавала в школе историю и иностранные языки.

В 1953 году я поступил в Минске в Белорусский Государственный Университет, который закончил с отличием в 1958 году, а моя жена в том же году заочно закончила учебу в Педагогическом институте, на факультете иностранных языков.

После университета я работал директором школы-интерната в Телеханах.

В 1970 году я защитил диссертицию на степень кандидата философских наук.

До выхода на пенсию в 1986 году, был доцентом кафедры философии Брестского инженерно-строительного института. Вырастили с Александрой троих детей.

В 1993 году я уехал из Белоруссии в Израиль вместе с семьей старшей дочери.