Г.К. — В гетто была какая-то подпольная организация? Были ли попытки побегов или сопротивления? Имелась ли у узников гетто какая-то информация о действующих в районе партизанах?

З.З. — Я не думаю, что в Коссово была подпольная организация...

Ее, скорее всего, просто не было... Коссово при поляках было забытым Богом местом, здесь до войны не действовали коммунистические, комсомольские, бундовские или другие организации левого или националистического толка, и поэтому некому было организовать молодежь на борьбу. Многие евреи были глубоко религиозными людьми, воспитанные в пацифистском духе, и с подачи раввинов, воспринимали все лишения и репрессии как «наказание за грехи и богохульство». Голод, ощущение полной беспомощности и обреченности, ежедневный страх смерти парализовали волю к сопротивлению... В многих западнобелорусских гетто еще летом 1941 годы немцами были поголовно расстреляны все молодые мужчины, способные повести за собой людей на борьбу. Пассивность узников гетто можно объяснить еще несколькими причинами, кроме отсутствия подпольного руководства или наличия враждебного окружения на тысячи километров вокруг. Многие имели «галутную психологию», да еще вдобавок многие были полностью деморализованы, думая, что любая борьба обречена в итоге на провал. Немцы изощренными методами вводили узников гетто в заблуждение, мол, будете покорными, оставим в живых, и, конечно же, постоянно звучавшая угроза — расстрелять всех близких или половину или всех евреев в гетто, если сбежит хоть один, — действовала на сознание людей... Начиная с зимы 1942 года, начались массовые ликвидации евреев, всего было уничтожено в Коссове 4.500 евреев.

На первый же расстрел, комендант Лянге, отправил двух евреев, брата и сестру, работавших у него прислугой. Партизан в районе вообще не было до августа сорок второго года. Ни единого отряда или боевой группы, это факт достоверный.

Первыми партизанами, появившимися в наших краях, были партизаны отряда Павла Пронягина, которые, (совместно с небольшой партизанской группой из отряда имени Димитрова), своей внезапной атакой на Коссово и спасли остатки Коссовского гетто от полного истребления. Но до их появления, немцы и полицаи без опаски бесчинствовали в районе, безнаказано творили свои зверства.

Узники гетто не знали, что происходит в округе, а уж тем более на фронте.

Никакой информации в гетто не поступало, мы не знали о судьбе евреев Бреста, Пинска, Барановичей, Слонима и других городов, Коссовское гетто было наглухо отрезано от внешнего мира. Бежать из гетто в принципе было некуда, в лесах без еды и оружия долго не протянешь. Представьте себе на мгновение — измученный голодом беглец-одиночка из гетто, находится в лесу зимой 1941-1942 года, и вооружен он...в лучшем случае ножом. О партизанах в Западной Белоруссии тогда никто и не слышал, они «первую серьезную весточку о себе» подали только весной 1942 года. Куда идти? Чем питаться?

Голод и холод уже через несколько дней заставят его выйти из леса к какой-нибудь деревне, к людям, к теплу, и в большинстве случаев такая попытка кончалась плачевно, местные выдавали беглых евреев полицаям на расправу. Евреям некуда было деваться, кругом погибель. Специфическая семитская внешность, речь с характерным еврейский акцентом, отсутствие документов для легализации или оружия для самообороны, незнание местности и отсутствие навыков дикой лесной жизни, физическое истощение после многомесячного голода и непосильной работы, враждебное местное окружение — все эти обстоятельства заранее обрекали смельчаков, решившихся на побег из гетто — на смерть. На моей памяти из гетто пытались уйти в леса два человека и оба были убиты полицаями, стоявшими кордонами и патрулировавшими все окрестные леса и дороги. Старший Резник, Гершель, пытался бежать из гетто и был сразу застрелен.

Один раз Русецкий поехал на подводе в соседнее село и взял меня с собой. На первой же полицейской заставе, полицаи, увидев еврея, стащили меня с подводы и повели расстреливать. Русецкий с большим трудом уговорил их не убивать меня, мол, «не убивайте, мне этот жидок сегодня позарез в хозяйстве нужен, да и куда он денется, все равно скоро все жидовское племя передавим», и только когда он дал им два бутыля самогона, полицаи опустили винтовки, и, избив меня, отпустили к Русецкому.

Не забывайте, что немалая часть местного населения была настроена пронемецки и выдавала сразу любого подозрительного полицаям, а те, из местных белорусов, кто был ранее лоялен по отношению к евреями, просто боялись рисковать жизнями своих близких, прятать беглецов из гетто или помогать им в лесах, поскольку немцы за помощь евреям без разговоров расстреливали вместе с семьями. Местные крестьяне могли поделиться куском хлеба, но прятать еврея, как это делал Русецкий, мало кто решался, — это же было равносильно тому, что подписать себе смертный приговор. Соседи первыми выдадут....

Г.К. — В конце июля 1942 года немцы и полицаи провели последнюю акцию по уничтожению коссовских евреев. Как выжили?

З.З. — В последние дни июля немцы окружили гетто и провели массовый расстрел.

Нас, 28 человек, спрятал у себя Русецкий, в чанах для выделки кож. Трое суток, мы, прижавшись к друг другу, затаив дыхание, с нечеловеческим напряжением ждали своей участи. Русецкий приносил нам воду и немного еды. Евреев расстреливали в урочище Морачивщина, где находился замок польского национального героя Тадеуша Костюшко. Потом выстрелы затихли. Примерно еще двести человек во время акции спряталось в схронах, в подвалах домов. Немцы «решили передохнуть» после первой «экзекуции» и выманить спрятавшихся евреев. Часть литовских и украинских полицаев и часть немцев из полевой жандармерии покинули город, но квартал гетто по прежнему был полностью окружен. Начальник полиции Ермоловский заверил местное население, что евреев больше убивать не будут, и тем, кто добровольно выйдет и сдастся, будет сохранена жизнь. Вдруг полицаи наполовину убрали оцепление с гетто. После утихшей стрельбы, когда хозяин, отодвинув чаны, выпустил нас, ночью я отправился искать съестное.

По дороге презжала грузовая машина, и немец, сидевший в ней, заметил меня, остановился, выскочил из кабины, и крикнул: — «Хальт! (Стой!)». Я застыл, а немец вытянул из кобуры пистолет и рявкнул: — «Унд ду лейбстнох?!» («А..., ты еще живой!?»).

Я онемел, но смотрел немцу прямо в глаза, и после секундных колебаний, он воткнул оружие назад в кобуру. Дело, видимо, было в том, что немцы хотели усыпить страх спрятавшихся во время ликвидации, и не торопились убивать пойманных по одиночке, а хотели выманить всех сразу и покончить с евреями одним разом. В последний день июля в Коссово вернулась Айнзацгруппа, приехали местные и новые, украинские полицаи. Наши дни, а вернее сказать часы, были сочтены. Но тут произошло невероятное.

На рассвете 1-го августа с небольшой возвышености на окраине Коссова по немецкому гарнизону было выпущено 2 снаряда, из 45-мм орудия имевшегося в отряде Пронягина. Эти выстрелы послужили сигналом к атаке, и в город ворвались партизаны.

Первыми были партизаны из 51-й роты (боевой группы), под командованием старшего лейтенанта Федоровича составленной из евреев, выживших во время ликвидации слонимского гетто. Среди них был Яков Шепетинский, с которым вы уже делали интервью. Эта группа атаковала здание городской жандармерии.

С другого направления на Коссово наступали партизанская группа, составленная из окруженцев, все они были в красноармейском обмундировании, и немцы, приняв их за десантников, стали в панике разбегаться. Некоторые полицаи пытались переодеться в крестьянскую одежду, другие прятались у местных по домам. Партизаны убили свыше ста полицаев и немцев, но многие из жандармерии, и их прихвостни-полицаи смогли убежать в сторону Ивацевич. Партизаны из 51-й группы ходили по кварталу гетто и звали на идиш своих собратьев: — «Идн, гейт аройс! Мир зенен идише партизанер. Мир вильн айх ратевен!» ( «Евреи выходите, мы еврейские партизаны»). Из схронов и убежищ вышло свыше 200 уцелевших евреев, местных, коссовских, а также бывшие беженцы из Польши и Германии. Пять часов продолжалась партизанская зачистка Коссово, а потом партизаны стали уходить на свою базу, в урочище «Волчьи норы».

Около двухсот евреев пошло за партизанами. Нам приказали остановиться возле урочища, в двух километрах от партизанской базы, и первую ночь мы провели на земле, не ведая, что с нами будет дальше. Утром к евреям пришли 4 партизана, сказали, что они «энкэвэдисты». Они окружили одного восемнадцатилетнего парня из «польских беженцев», о чем-то его допрашивали, а затем один из них выстрелил парню в затылок. Все были шокированы, за что его так!?!. Потом были слухи, что парня убили за то, что он, якобы, работал у коменданта Лянге.

На следующий день к нам явился комиссар пронягинского отряда Григорий Андреевич Дудко. Он был одним из немногих, который участливо выразил отношение к трагедии, постигшей евреев. Он сказал краткую и эмоциональную речь, пытаясь рассеять ощущение беспросветной безвыходности у узников гетто, и вселить в них желание сражаться и уверенность в возможность: — «... бить этих гадов, которые хотят уничтожить ваш многострадальный народ..»., как сказал комиссар Дудко. Комиссар добавил, что по приказу командира отряда Пронягина, будет создан семейный еврейский лагерь, под покровительством и защитой партизан, пообещал дать оружие и направить к нам нескольких опытных командиров, которые обучат нас обращению с оружием и ведению боевых партизанских действий. Дудко добавил, что партизаны обучат нас, как жить в лесных условиях, а небоеспособные будут заниматься хозяйственными вопросами.

На следующий день к нам пришло несколько русских партизан, четверо из которых были лейтенантами-окруженцами, и был назначен политрук, Сережа Тукриков.

Меня, как бывшего учителя, назначили заместителем политрука, хотя я не был коммунистом или комсомольцем, и сказали, что я буду связным. Нас стали обучать, как строить шалаши из веток и коры с деревьев, привезли топоры, доставили лопаты для рытья колодца. Несколько молодых ребят из Коссово забрали к себе в 51-ую партизанскую группу слонимские евреи, остальных направили в другие роты.

Тогда с партизанами ушло около двадцати мужчин: Лев Шмунь с двумя сыновьями, Фактор, Кобринский, Баран, Давидович и другие. Командиром семейного лагеря позже назначили назначили кузнеца Фельдмана, но откуда он к нам прибыл, я не помню.

На семейный лагерь выдали 5-6 винтовок, и мне досталась СВТ с десятью патронами, а жене дали карабин. В эти дни мне довелось вновь вернуться в Коссово. Немцы, после налета партизан на город, не заходили в него три недели. В городе заработала мельница и лесопилка, и вместе с несколькими партизанами на подводах мы приехали туда за мукой и продовольствием из немецких запасов. В городе еще скрывались с десяток евреев и партизаны забрали их с собой. До начала сентября наш семейный лагерь просуществовал относительно спокойно. Крестьяне, с дальних и ближних сел, навещали лесной еврейский лагерь, чтобы обратиться к ремесленникам: часовщику, портному, сапожнику, и за работу расплачивались картошкой. Несколько еврейских семей с ранними заморозками вернулись в Коссово, надеясь найти надежное убежище у знакомых крестьян, но все они погибли. Например, семья Резников ночью пробралась к Ольге Мушинской, которую они в детстве как круглую сироту приютили у себя в хате и растили, она считалась как член их семьи. Она на подводе отвезла их в глухой лес, там они вырыли землянку, и Ольга привозила им туда продукты на пять человек. Резники продержались до зимы, а потом белорус-лесник напал на их след, выдал Резников полицаям и всю семью расстреляли. Другая семья из пяти человек нашла пристанище у моего спасителя Ефима Русецкого, но сосед его выдал, и немцы расстреляли их всех вместе: Ефима с женой и четырьмя детьми и прятавшихся евреев, среди которых было двое детей.

В конце сентября 1942 года произошло следующее. Отряд имени Щорса под командованием кадрового командира РККА Павла Пронягина, состоявший из трехсот партизан, решил пробиваться на восток и ушел к Днепро-Бугскому каналу.

Пронягин оставил на месте партизанскую группу Бобкова (состоявшую наполовину из местных белорусов), которому поручил охрану двух еврейских семейных лагерей, нашего, и второго, Бытенского, в которых от немецкой расправы в лесу прятались свыше восьмисот евреев из местечка Бытень и Коссово. Бобков называл себя полковником, но его настоящее звание мне не ведомо. Перед Бобковым (будущим командиром отряда «Советская Белоруссия», и ставшим к концу партизанской войны чуть ли не командиром партизанской бригады имени Пономаренко) была поставлена задача, в случае угрозы нападения немцев на эти лагеря, оказать помощь, отвести евреев в глубину лесного массива и организовать оборону.

Вместо этого, Бобков сделал все возможное, чтобы два семейных лагеря (Коссовский и Бытенский) были уничтожены. Да и сам Бобков лично убивал евреев.

В конце сентября немцы согнали местное население на расчистку устроенных партизанами завалов на дорогах, и вскоре район «Волчьих нор» был окружен регулярными частями вермахта и полицейскими батальонами. На лесных дорогах и просеках появились бронемашины и бронетранспортеры, над лесом стали кружить немецкие самолеты. Немецкая пехота начала стягивать кольцо вокруг леса, а затем солдаты стали прочесывать лес в поисках партизан и евреев. Отряд Бобкова, без предупреждения снялся с места и ушел на север. Пережить тотальную облаву довелось единицам. Все пытались убежать дальше в лес от немцев, но прочесывали со всех сторон, спасенья не было нигде Я с Александрой остался с группой из 15 женщин и стариков.

На подходе к одной из просек, мы увидели как по ней проходит колонна немецких машин. Мы упали на землю и затаились. У одной из женщин на руках был грудной ребенок, который начал плакать, и она, чтобы не привлечь внимание немцев, прикрыла ему ладонью ротик, но слишком сильно сжала ладонь и ребенок задохнулся.

Сделав это помимо воли и осознав, что произошло, она разрыдалась, и шум движущихся мимо машин заглушал ее стоны и безудержный плач. Все поползли подальше от просеки, стали прятаться под деревьями, но цепь немцев продвинулась вглубь, и гитлеровцы, натыкаясь на людей, лежащих под ветками сосен, обычно евреев расстреливали прямо на месте. Евреи из семейного лагеря, рассеявшись на маленькие группы, метались в кольце облавы, не имея шансов на спасение.

Мы с женой договорились, что в случае, если немцы нас обнаружат, то мы с ней будем стрелять друг в друга, я дал Александре в руки заряженный пистолет.

Как нам повезло выжить во время этой тотальной облавы..., я до сих пор не пойму...

Из Коссовского семейного лагеря, из 200 человек, кроме нас двоих, выжило в те дни еще только пять человек. Когда облава закончилась мы пришли в наш лагерь, и увидели в нем одни трупы. Мы стали бродить по лесам, с трудом ориентируясь, не зная куда податься. Выкопали яму-нору, замаскировали ее сверху ветками, но на нас наткнулся местный крестьянин и сразу убежал, и нам пришлось срочно уходить еще дальше в лесную чащу.