Еще более невероятно звучит вторая версия, представленная Я. Шепетинским на русском языке. Она серьезно отличается от версии, написанной на польском, потому что еще появляется в ней фигура главкома П. Пронягина, а также приводится число якобы убитых полицаев. Согласно этой версии Я. Шепетинский сообщает: Мы «вбежали в больницу, все кровати, заняты больными, как говорится, «лежащего не бьют», и тогда вошел командир отряда Пронягин с местным и тот указывает: этот больной, тот больной, а этот полицай. Оказывается, свыше десяти полицаев сразу притворились больными. Свели счета на месте»⁸². Но и это не может быть правдой, потому что «свыше десяти полицаев» составляло бы половину всех полицаев в Коссово. Кроме того имею серьезные сомнения, в конце концов в этой ли больнице был П. Пронягин, потому что трудно мне поверить, чтобы командир операции оставил командование во время боя и бежал в больницу, расположенную на окраине города, которую не атаковал. Ведь группа партизан, в которую входил доктор А. Блюмович, прибежала в больницу не в погоне за полицаями, а за медикаментами, которые, если верить Я. Шепетинскому, были одной из главных причин атаки на Коссово. Стоит предположить, что когда неожиданно застали там больного полицая и его убили, решили, увеличить число якобы находившихся там скрывавшихся полицаев и тем самым как-то оправдаться в глазах командования за грабеж лекарств из гражданской больницы и в то же время показать, что по из-за скрывавшихся полицаев они сделали правильно, поджигая Коссовскую больницу. Удивительным, однако, является то, что информация о присутствии П. Пронягина в Коссовской больнице во время нападения появилась только в 2002 г., или тогда, когда уже командир умер. Зато сам П. Пронягин об этом факте нигде не вспомнил. Разве что Я. Шепетинский хотел схитрить, сообщив, что ничего не делалось без ведома и согласия П. Пронягина? В такой способ перебрасывал на него ответственность за поджег гражданской больницы в Коссово. В дальнейшем Я. Шепетинский в своих воспоминаниях сообщает, что «некоторое время после атаки, когда мы добыли лекарства и амуницию, какой-то молодой мужчина подошел и спросил, являюсь ли я евреем. «Почему спрашиваешь?» — «Хочу с тобой пойти» — ответил. — «Так идем» — я согласился. Тот схватил меня за руку и уже от меня не отходил. Звали его Дов Евшицкий [Dow Jewszycki]⁸³. Мы освободили гетто (так в оригинале!). Некоторые семьи пошли с нами в лес. Большинство убежало в соседние местечки {267} и города, расположенные в границах Третьей Речи [Trzecia Rzesz]. Они слышали, что там не убивают жидов»⁸⁴. Информация эта очень темная. Я не верю, что партизаны во время нападения на Коссово достали какое-то количество амуниции. Мне кажется, что вероятно ее много потеряли, часто ведя огонь вслепую. И уже совершенной неправдой является информация об «освобождении гетто». Неосведомленный читатель, читая работу Я. Шепетинского должен считать, что «освобождая гетто» он совершил вместе со своими сотоварищами небывалый подвиг, за что в еврейской среде должен считаться героем. А между тем, в прежнем гетто, о котором здесь идет речь, находились только остатки от около 4500 евреев, проживавших в Коссово в 1939-1941 годы. Уцелевших от погрома евреев во время нападения партизан на Коссово было уже в городе немного и утверждение об «освобождении гетто» является преувеличенной информацией, не соответствующей действительности.

Более правдиво представляет эти события З. Зимак [Z. Zimak], он свидетельствует: «Мы вышли из укрытия, когда прозвучали выстрелы из орудия, очереди из пулеметов, когда увидели красные отметки на пилотках воинов-партизан»⁸⁵. Именно тогда появилась перед ними реальная возможность оставить Коссово и искать безопасное укрытие. По З. Зимаку, «после разгрома гарнизона с разрешения командования им. Н. А. Щорса вместе с 200 евреями мы ушли в Волчьи Норы»⁸⁶. Как видно, З. Зимак также поверил в разгром оккупационного гарнизона в Коссово, потому что узнал об этом из чужих рассказов, сам того знать не мог, потому что находился в другой части города. И хоть также употребляет круглое числа «200» ушедших евреев, но по отношению к выходу евреев из Коссово, вероятно, он ближе к правде. Этот факт подтвердил также П. Пронягин в своих воспоминаниях. Именно он сообщил, что вместе с его отрядом «в лес подалось много гражданского населения», не вспоминая ни словом, что это были евреи, число которых, как мне кажется, преднамеренно завысил. «В лесу они жили потом в отдельных лагерях под защитой партизан»⁸⁷. Однако большинство из них погибло уже во время большой репрессивной облавы.

Кроме того Я. Шепетинский в своих воспоминаниях оскорбляет жителей Коссово, когда пишет, что они «ненавидели коммунистов, а немцев встречали цветами. В благодарность немцы награждали их передачей еврейского имущества»⁸⁸. Откуда Я. Шепетинский об этом знает, когда в Коссово был {268} едва неполные три часа? Наверняка в Коссово были те, кто ненавидел коммунистов, имея для этого обоснованные причины, потому что были высланы на «перевоспитание» в Сибирь или Казахстан ближайшие члены их семей или посажены в тюрьму отец или брат. Но большинство жителей Коссово были пассивны в этом отношении. А в действительности во время оккупации в Коссово остались лишь немногочисленные коммунисты, большинство убежало вместе с частями отступавшей Красной Армии (напр. Станислав Радкевич [Radkiewicz Stanislaw]), или скрывались за городом. Также никто не встречал немцев цветами. Видимо Я. Шепетинский спутал приход немецких войск в 1941 г. с приветствием советских войск в 1939 г., в котором он наверно принимал активное участие⁸⁹. Без сомнения в Коссово жители не встречали цветами немцев, вторгшихся в город, не было триумфальных врат, как в 1939 г., не было приветствия с хлебом и солью. За что было их встречать. За то ли, что центр города, без обоснованной причины, уничтожили зажигательными снарядами? Я не слышал также о награждении жителей оставшимся после евреев имуществом. Каким имуществом? Все лучшее забрали немцы или ранее евреи обменяли на продовольствие у окрестного населения, преимущественно сельского. Нельзя исключить, что полицейские что-то приносили своим семьям или родственникам. Но, чтобы немцы награждали жителей за их благосклонность к ним, чего-то подобного не было. А так в действительности, большинство людей в Коссово не оказывали в отношении немцев ни излишней благосклонности, ни также излишней враждебности.

Отступая из города, партизаны сожгли начальную школу, расположенную здесь же за римско-католической часовенкой Божьей Матери, причинив тем самым несправедливость детям Коссова. Партизаны также сожгли немного далее расположенную, построенную в 1922 г., гражданскую поветовую больницу,⁹⁰ оставив население местечка и околиц без какого-либо врачебного обеспечения, потому что впоследствии врачи выехали из Коссово. В частности сказалось это на моей тяжелораненой матери, потому что возникла необходимость возить ее в другие, иногда очень отдаленные города, что во время немецкой оккупации в Белоруссии было не просто.

Интересно, почему про этот подвиг нет даже самых малых упоминаний ни в одном из воспоминаний партизан, принимавших участие в нападении на Коссово? Правда Я. Шепетинский хорошо запомнил захват медикаментов доктором А. Блюмовичем в коссовской больнице, что я считаю обычным грабежом, но, в тоже время как-то странно забыл упомянуть поджог этой же больницы и вынос служащими больницы больных {269} с кроватями из полыхающего уже здания. Все указывает на то, что больницу подожгли партизаны из 51. группы отряда им. Н. А. Щорса, под командованием упомянутого уже профессионального офицера Ефима Федоровича [Fiodorowicz Jefim]⁹¹, в состав которого входили доктор А. Блюмович и Я. Шепетинский, вооруженный пулеметом. А если Я. Шепетинский сам принимал участие в этом недостойном подвиге, то должен был скорее стесняться, а не похваляться и строить из себя героя перед своими соотечественниками, наверное слепо верующими в его доблесть. Те самые партизаны не ограничились поджогом больницы, потому что по пути, при отступлении, сожгли еще здание управления лесного хозяйства в лесу Гулин [Hulin], оставляя за собой в памяти жителей наихудшие впечатления и досадное упоминание. Другой отступавший отряд поджег смолярню, расположенную по правой стороне дороги, ведущей в Нехачево, на опушке леса Елавастый.

А какие потери понесли атаковавшие Коссово партизаны? П. Пронягин в одном из воспоминаний сообщает, что мы «потеряли семерых убитыми и нескольких ранеными». Тоже самое говорит С. Рютич [S. Ruticz]⁹². В работе Из истории отдельного партизанского отряда... сообщается, что «наши потери составили 6 убитых и 14 раненных»⁹³. В другом же месте П. Пронягин сообщает, что «мне донесли , что атакуя огневой (идет здесь наверно об огневом пункте дома Дворецкого [Dworecki] — Эгей. И.) пункт погиб командир отряда, младший сержант Карим Исмагилов [Ismagilow Karim], погиб еще один мой полковой коллега. Погибли Александр Томилин [Tomilin Aleksander], Степан Блюменфельд [Blumenfeld Stiepan]⁹⁴, Андрей Нейдеров [Niejdierow Andrzej]. Штурмуя магистрат (место дислокации немецких пограничников — Е. И.), погиб командир дружины из отряда им. Г. М. Димитрова, Владимир Воробьев [Worobiow Wladimir], солдаты Василий Кузнецов [Kuzniecow Wasilij] и Евгений Исаев [Isajew Jewgienij]»⁹⁵. Я. Шепетинский в польском тексте сообщает, что у нас «было менее десяти убитых и раненных»⁹⁶, а в русском тексте, что «убитых и раненных около десяти человек, в том числе наш комиссар отряда Давид Блюменфельд [Blumenfeld Dawid”]»⁹⁷. Данные эти абсолютно не соответствуют действительности. Они либо намеренно занижаются, либо {270} что более вероятно, свидетельствуют о том, что П. Пронягин, хоть и был командиром, но слабо ориентировался в потерях, понесенных другими отрядами, принимавшими вместе с ним участие в нападении на Коссово. Лично я видел нечто другое. На рассвете, когда стихли выстрелы, а о моей раненной матери взяли на себя хлопоты бабушка и соседки, я побежал с ребятами осмотреть места боев. Я видел во рву перед прежним магистратом уставших и подавленных немецких солдат в полном боевом снаряжении, некоторые из них были забинтованы, а также полицаев совсем не убегавших в панике. На окраине кладбища преимущественно в хлебах или стерне (теперь правая сторона кладбища) я видел, по меньшей мере, десять убитых партизан. Все были в гражданских одеждах, у них решительно не было никакого оружия. Одного из них в частности я запомнил, он находился рядом с наполовину сгоревшим снопом ржи здесь же у высокой ограды (хотел ее без бензина наивно поджечь!), почти на самом углу здесь же у электростанции. Этот забор ограждал тюремную территорию. Построен он в 1940 г. вместе с тюремным зданием и местом расположения НКВД, где во время нападения находилась полиция. Зато житель Коссово Евгений Оковитый [Okowity Jewgienij] считал, что видел вместе с отцом 13 убитых партизан по обеим сторонам улицы Независимости (теперь Т. Костюшко). Кроме того он видел как раненный в шею партизан Ваня (имя установлено по письму, находившемуся в его «мешочке с овсом») умолял, чтобы его добили. Тогда полицейский Н. Горбач ткнул его ботинком в голову. Идущий за ним начальник полиции Н. Демша приказал, чтобы тот его оставил в покое, потому что «он уже получил свое»⁹⁸. Евгений Оковитый сообщил, что этот страшный случай навсегда остался у него в памяти.

П. Пронягин бездоказательно утверждал, что «Явившиеся из Ивацевичей немцы после ухода партизан наскоро собрали трупы своих вояк и тут же убрались восвояси»⁹⁹. Информация эта абсолютно скомпрометирована. Просто верить не хочется, чтобы П. Пронягин, партизан, окруженный ореолом славы, может писать такие нелепости. Во-первых, немцы не должны были приезжать из Ивацевичей, потому что были на месте. Во-вторых, ни немцы, ни полиция не собирали свои трупы, потому что их попросту совсем не было. За время всего нападения погибли в бою только двое полицаев: Илья Можейко [Mozejko Ilja] и Валентин Яковлев [Jakowlew Walentin] — сын русского эмигранта. Кроме того погиб один из пограничников-немцев, который как раз вечером вернулся из отпуска из Германии. Погиб также немного глуховатый Иосиф Кравцевич [Krawcewicz Iosif] с Костельной [Koscielna] улицы (сегодня М. Горького). Выносил он на шее хомут из пылающего сарая. И в это время пуля попала ему просто в рот. Имеет смысл {271} допустить, что не была она случайной, потому что на дворе была уже хорошая видимость. Правдой является также то, что по приказу немцев и полиции велят Николаю Жукову [Zukow Nikolaj] с улицы Независимости собрать оставленные труппы партизан на телегу и похоронить их как можно скорее в немного углубленном окопе, здесь же за тюремной оградой напротив электростанции. Теперь можно это место найти с левой стороны перед входом на православное кладбище¹⁰⁰. И как теперь можно говорить о разгроме фашистского гарнизона!

Оставление убитых партизан сотоварищами на поругание оккупантов не приносит славу, особенно командованию отрядов им. Г. М. Димитрова и им. К. Е. Ворошилова. Я считаю это позорным и достойным осуждения поступком. Я не верю, чтобы тех, кого я увидел в хлебах у кладбища, нельзя было забрать с собой. Тем более что никто их при отступлении не атаковал, потому что оккупационный гарнизон до ухода партизан не оставлял оборонительных позиций. В свете вышеуказанных фактов я считаю, что именно партизаны, а не немцы и полиция, понесли огромные потери в людях. Сейчас трудно в установить точности, какие. Тем не менее я считаю, что потери партизан достигали убитыми и раненными нескольких десятков.

Главком П. Пронягин сообщает, что часов около 10.00 начали они отступать после мнимой «победы над врагом», в опасении, что в любой момент прибудут крупные силы противника. Тем более что, как утверждал, «Над городом появились немецкие самолеты, стали обстреливать нас из пулеметов.»¹⁰¹. Информация эта также путанная и неправдивая. Мне кажется, что партизаны начали отступать значительно раньше. На небе не было обстреливающих город самолетов, но где-то часов около 12, в полдень появился только один немецкий самолет, который кружил минуту над городом и улетел, не сделав ни единого выстрела. Возможно, что этот самолет обстреливал их, но где-то за городом. К фантазиям надлежит также причислить якобы захваченные ими в бою «100 карабинов, 12 автоматов, 3 пулемета и взятие склада с готовыми гамбургскими материалами для обуви». По-видимому, также, как и «взяли много мануфактуры, 12 швейных машин, скот, бельгийских и простых коней»¹⁰². Ничего подобного не было. Я думаю, что в целом Коссово не было тяжелых бельгийских коней, я видел таких, но у немцев в Ивацевичах. Я не считаю также, что отступающие партизаны, гнали с собой какое-то большее стадо скота. Не было его ни у немцев, ни у полиции. А жители не помнят, чтобы у них тогда партизаны забрали каких-то домашних животных. Возможно, забрали нескольких коней, и может одну или две {272} коровы. Тем более, что партизаны должны были спешить в опасении перед возможной погоней репрессивных сил. Зато я не исключаю, что отступая, забрали они с собой несколько машин, а также часть сырья, укрытого в кожевенном предприятии панов Русецких [Rusiecki].

Конец первой части.