Жители Коссово с утра после атаки и до сегодняшних дней еще живущие, согласны с утверждением, что если бы не артиллерийская стрельба и громкая атака, партизаны заняли бы все пункты дислокации (полиция, жандармерия и немецкое подразделение пограничных войск) без единого выстрела. При некотором везении можно было бы ночью тихо снять все посты и взять немцев в одном белье. А хоть бы и дошло до боя, при таких действиях момент неожиданности имел бы здесь решающее значение. Со всей настойчивостью я утверждаю, что оккупационный гарнизон был слабо защищен от внешних атак. Не было видно специальных укреплений, или мощных заграждений из колючей проволоки, минных полей, и тому подобное. {261} Верно то, что шумная атака партизан в первый момент «ошеломилF противника, привел его в замешательство»⁵⁹. Но это должно было длиться очень недолго. Хорошо наученный личный состав пограничников в составе не более взвода [pluton⁽¹³⁾], старших возрастов, быстро смог организовать оборону. Полиции, также имевшей в своих рядах в т.ч. несколько бывших опытных солдат, быстро удалось мобилизоваться. Только атаковавший со стороны православного кладбища партизанский отряд мог попробовать овладеть занятым немцами зданием довоенного Центра Здоровья матери и ребенка и дошкольного учреждения [Osrodek Zdrowia Matki z Dzieckiem i przedszkola]. Одни утверждают, что партизаны смогли его поджечь, другие говорят, что его не удалось ни взять, ни поджечь, потому что сильно укрепленная огневая позиция на одноэтажном здании была для партизан не по силам. И кроме того со стороны кладбища были сооружены немцами укрепления из колючей проволоки, которых партизаны под сильным огнем немцев не были в состоянии преодолеть. Я думаю, что здесь могли ранить нескольких немецких солдат. Зато партизанам удалось сжечь дом Гершко [Herszko], стоящий на углу главной улицы и улицы Урбановича, а также дом пана Козловского [Kozlowski], стоящий рядом. Дальше партизаны не могли пройти, поскольку сильный огонь немецких солдат со стороны их квартир — довоенного магистрата — делал невозможным их дальнейшее продвижение. Также полиция успешно защищала подступы к своим позициям как со стороны кладбища, так и с улицы. Установленный в здании лесничего Ковалевича [Kowalewicz] (в настоящий момент здесь стоит жилой дом) пулемет поражал любого, кто только высовывал голову в эту сторону. Открытое пространство полицейского лужка (теперь здесь дома) и далее стадион не позволяли партизанам из отряда им. Н. А. Щорса продвинуться, поэтому и командовавший ими П. Пронягин не мог похвастать важным успехом во время нападения на Коссово. Мне кажется, что атакуя город с северо-востока можно было не столкнувшись даже с малым сопротивлением немцев или полиции, войти в город без каких-либо препятствий, потому что там не было укреплений. Более поздняя похвальба, что 51. группа ворвалась в Коссово одной из первых и отметилась там героизмом⁶⁰ ничем не обоснована. Наоборот, группа эта вела себя, по-видимому, малодушно, а не доблестно. Это они подожгли несколько сараев (Плискевича [Pliskiewicz], Гурцевича [Hurcewicz], и др.) и бросили несколько гранат в здания и подвалы, когда им казалось, что там спрятались немцы или полицейские. По словам П. Пронягина, «Особенно ожесточенная схватка разгорелась в центре Коссова»⁶¹. Больше информации на эту тему мы находим в воспоминаниях Я. Шепетиньского [Szepetynski Jakub]. В {262} в польском тексте он говорит, что «ночью мы дошли до города, а под утро, когда подошли ближе, то обнаружили, что наш путь должен был проходить через гетто»⁶². Зато в русском тексте пишет так: «И когда раздался сигнал на атаку, мы побежали вперед, и как-то не сразу заметили, что наш взвод продвигается через территорию гетто.»⁶³. Странно, вначале знал, что будет бежать через гетто, а когда в нем очутился, даже не заметил, что бежит через гетто. И далее, в тексте на польском языке: «Когда мы вошли в гетто, тамошние люди испугались. Но когда услышали, что мы разговариваем между собой по-польски и идиш закричали: — Юден, Юден (Yiden, Yiden - Евреи, евреи). У нас не было времени на разговоры с ними»⁶⁴. Зато в тексте на русском языке тот же эпизод представлен немного иначе. Когда они вошли в гетто увидели «Увидели испуганные лица, евреи не поняли, что происходит, но, наверное, слышали как мы между собой перебрасываемся словами на идише. И бросились к нам с протянутыми руками - "Идн! Идн!". Но нам было некогда, мы бежали вперед, к площади»⁶⁵. И вновь странным кажется, что в тексте на польском языке Я. Шепетинский кричит к сотоварищам по-польски и по-еврейски. Зато в воспоминаниях на русском языке уже только по-еврейски. Разве забыл, что кричал также по-польски?

У меня есть серьезные сомнения, что во время атаки остатки скрывающихся евреев в ликвидированном ранее гетто сразу на их глазах выбежали из укрытий. Я думаю, что нет, тем более что они через гетто только быстро пробегали, а не входили, как сам противоречит себе Я. Шепетинский. В дальнейшем Шепетинский пишет, что мы «покинули гетто, приблизились к площади и начали стрелять в костел. Мы получили приказ встать и бежать»⁶⁶. Тот же эпизод в тексте в русском языке Я. Шепетинский представляет следующим образом: «По нам открыли стрельбу, мы залегли, и ответили прицельным огнем. Приказали бить по колокольне, оттуда по нам стреляли шквальным огнем»⁶⁷. Информация, представленная Я. Шепетинским не точна, потому что у них на пути атаки стоял не костел, церковь. Кроме того никто из башни — церковной колокольни — по ним не стрелял, а тем более из отдаленной в несколько сотен метров костельной колокольни. Стреляли зато с самого высокого жилого дома в Коссово, из так называемого дома Дворецкого [Dworecki], где на самом верху полиция устроила своего рода огневую точку. Тот дом стоял в каких-то 60-70 м от церкви на прежней Костельной ул., теперь называемой ул. В. Ленина. Если поверим Я. Шепетинскому, что партизаны стреляли «в костел», а не по огневой точке, это значить, что стреляли вслепую. Тогда {263} Я. Шепетинский выстрелял понапрасну аж «120 патронов»⁶⁸. Думается, что именно эта огневая точка принесла П. Пронягину больше всего хлопот. По-видимому, он даже приказал перенести командный пункт и орудие к центру города, чтобы окончательно расправиться с противником⁶⁹. В 2002 г. Я. Шепетинский и далее с упорством утверждал, что даже через некоторое время «все равно, с костела продолжался огонь». Но теперь уже по приказу самого главного командира «Пронягина мы добрались наверх. «Взять живыми!» Мы взяли. Оказался местным. Мы отвели к дому и там всех .... У войны свои правила»⁷⁰. Грустно, что Я. Шепетинский хвастается истреблением невинной семьи полицая, опираясь на сталинско-гитлеровские принципы ответственности, называя это выдуманным самим собой, правом войны, во время которой как раз это самое право запрещало убийство гражданского населения⁷¹. Все же вышеуказанную информацию, как и много другой, надлежит причислить к области авторских фантазий, его хвастовству и лжи. Если бы такое произошло, об этом знал бы весь город. Известной была бы фамилия полицая и его убитой семьи. Были бы похороны и могилы на кладбище. Вероятно «в определенный момент выстрелы затихли»⁷², а полицаи сами скрытно, известными им переходами, оставили эту огневую точку. По П. Пронягину «Наконец стрельба стихла. Гарнизон полностью разгромлен. Город в наших руках.»⁷³. Также С. Рютич сообщает, что «Стрельба прекратилась как-то вдруг.», а «Улицы быстро оживали. Люди выходили из своих укрытий, беседовали с партизанами, рассказывали о зверствах оккупантов». Автор убеждает, что жители почти с энтузиазмом отнеслись к нападению партизан на город. А это неправда! Радости не было видно, а скорее был страх, подавленность и печаль. Большинство жителей долго не выходили из домов на улицы в опасении за свою жизнь. Восторженно партизан прежде всего приветствовали скрывавшиеся евреи, потому что для них это было единственное спасение. К больному воображению или, по-видимому, сознательной лжи надлежит причислить следующую информацию автора, что «Около домов лежали трупы фашистов. Некоторые из них были только в одном белье»⁷⁴. Я решительно утверждаю, что этого в Коссово во время партизанского нападения не было. Конечно, было много трупов, но партизан, оставленных своими сотоварищами во время атаки. Я. Шепетинский также утверждал, что хоть были затруднения при наступлении, но «победа была {264} полной». Партизаны якобы «заняли полицейский пост, немецкую комендатуру, литовский гарнизон», «вокруг было много трупов, а литовцы умоляли на коленях, чего-то подобного он не видел, те самые, которые так «доблестно» расправлялись с беззащитными в гетто»⁷⁵. В тексте на польском языке он же пишет еще выразительнее: «В глазах литовцев я видел тот же страх, который раньше таился в наших. Тряслись. Я уже был в такой же ситуации, но я не вел себя, так как они — я не падал на колени и не умолял о милости»⁷⁶. Со всей настойчивостью я утверждаю, что того, что пишет Я. Шепетинский, не было во время нападения на Коссово, потому что ни какого литовского гарнизона тогда в Коссово не было. Литовцы находились в Коссово, а конкретнее в Меречевщине, только во время ликвидации гетто. Кроме того ни в одном из упоминаний ни П. Пронягина, ни С. Рютича нет даже самых малых упоминаний о присутствии литовцев во время нападения на Коссово. Нет этого в других мемуарах, а также в воспоминаниях старших людей. И я ничего такого не помню. По мнению П. Пронягина «В бою за Коссово партизаны уничтожили более 80 немцев и полицейских, 11 взяли в плен. Значительной части фашистов удалось убежать в Ивацевичи. Небольшая группа полицейских пыталась скрыться в больнице. Под видом больных они улеглись на койки. Но эта хитрость им не помогла»⁷⁷. Информация эта полностью не соответствует действительности. Цифра свыше 80 убитых немцев и полицаев во время нападения на Коссово высосала из пальца, потому что превосходила бы количественный состав всего оккупационного гарнизона в городе. Зато в другой работе он сообщает, что в Коссово во время нападения партизан «гитлеровцев и полицейских ликвидировали свыше сотни»⁷⁸. Четко видно, что П. Пронягин бросает не фактические цифры, а произвольные, какие ему приходили в голову. Такие круглые цифры можно найти также в дневнике командования отряда им. Г. М. Димитрова, в котором есть такая вот заметка: «2-3 августа. В бое было взято г. Коссово. Уничтожен был гарнизон (60 немцев и 150 полицаев)»⁷⁹. Удивляться не приходится, что никто до сих пор не засомневался в такой вольности и насмешке над правдой.

Совершенно невероятно звучит также информация о взятии партизанами в плен «11 немцев и полицаев». Если бы так было на самом деле, известными были бы их фамилии, а в городе об этом бы говорили. Неправдива также информация о «значительном числе бежавших в Ивацевичи фашистов». Во время нападения не было ни такой возможности, ни необходимости, а после нападения — они выехали сами.

Подробного разбирательства требует дело полицейских, которые ночью, {265} притворившись больными, пробовали спрятаться в больнице. Это сухое упоминание П. Пронягина дополняют воспоминания Я. Шепетинского. Он дает две немного отличные версии этого же события. В первой, написанной на польском языке, говорит, что «когда мы дошли до здания полиции, один из жителей сообщил нам, что полицейские убежали к больнице. Мы побежали туда. Доктор А. Блюмович [Blumowicz Abram], который также принимал участие в этой операции, знал, где находится больница, потому, что там работал. В больнице было много больных. Но тогда один из русских прошелся по больнице и указал пальцем: «Это человек болен, а этот нет». Все те, кого признали здоровым, выволакивались из кроватей и их убивали на месте, без лишних церемоний. Были это полицаи на услужении гитлеровцев, прятавшиеся в госпитале»⁸⁰. И снова трудно поверить в то, что пишет Я. Шепетинский. До какого здания полиции они дошли? Вероятно, говорится здесь об огневой точке в доме Дворецкого, которая вдруг затихла, и в которой уже не было полицаев, когда к нему добежали партизаны. Я не верю, чтобы кто-нибудь из жителей Коссово сообщил, что полицаи бежали отсюда к далекой больнице на расстоянии свыше одного километра. Откуда кто-то мог знать, куда полицаи будут убегать? Разве сообщили ему, куда убегают? Больница находилась за школой, здесь же находилось шоссе Гродно — Пинск. Трудно поверить также, чтобы убегающие полицаи решили там укрыться, когда партизаны напирали со всех сторон и откуда у полицаев могла быть уверенность, что партизан там не будет. К больнице хотел как можно скорее добраться доктор А. Блюмович, командир санитарного отряда 51. группы и сопровождавшие его партизаны, потому что они предварительно спланировали захват медикаментов. И когда без препятствий проникли в больницу, реально застали там одного только полицейского, который оказался здесь еще до нападения и ожидал операции на ноге. Узнали его по фотографии, принесенной с собой и просто убили его на кровати, вынесенной за морг из пылающей больницы. Старожилы в согласии утверждают, что был им едва восемнадцатилетний Зюня [Ziunio] — Жозеф Мичневич [Michniewicz Józef]. Происходил он из хутора Грынковщина [Hrynkowszczyna] в селе Мизгеры [Mizgiery]. Если бы партизаны убили в больнице больше полицейских, якобы там скрывавшихся, не осталось бы это без слухов в городе, были бы известны фамилии, были бы похороны и могилы на кладбищах, а так известно только, что прибыли с Грынковщины родители Зюня похоронили его в тот же день на ближайшем Коссовском римско-католическом кладбище, где до сего дня находится его запущенная могила⁸¹. {266}