Евстафий Сапега

[Фрагменты...]

Несмотря на учебу в Бельгии¹  никогда не прерывалась прочная нить, связывавшая меня с домом, и это благодаря тому, что я мог проводить там регулярно каникулы. Трудно точно припомнить все о тех временах, но некоторые эпизоды, запечатлелись отчетливо. Где-то в начале этого периода, я поехал с моим Папой^1-1  в Ружану, не столько из-за того, что должен был вступить во владение, так как это уже произошло, сколько чтобы лично познакомиться с многими людьми, работниками, а также дать возможность им познакомиться со мной. До этого, если и бывал там, то только с правительственными чиновниками и лесниками для оценки эксплуатационных возможностей, но никогда не был в местечке Ружане, никогда не встречался с пастором, мэром или доктором. Мы ехали на нашем открытом, сильно исцарапанном, но огромном Аустро-Даймлере² с шофером Ласковским³ не торопясь, чтобы рассмотреть дорогу и покружили немного по околицам, о которых хотели разузнать. Были в Волковыске, Волпе, были в Слониме и Новогрудке, откуда заехали к Свитязи⁴, где, к сожалению, не увидели никаких русалок.

Austro-Daimler, сидит Папа, стоят Лорця, Пьер Картун, Е.С., Яцек

 Новогрудок был известен на всю округу рестораном, названия которого я, к сожалению, не могу припомнить, принадлежавшем многие поколения некоей раввинской семье. Возвращаясь около полудня от Свитязи в местечко, где мы собирались заночевать, мы решили посетить этот гастрономический храм. Когда мы прибыли туда, дверь отворил и вышел к нам уважаемый старый еврей и, узнав кто мы и что мы хотим пообедать, заявил, что это не тот вход и указал дорогу к верному входу (первая улица налево, третий дом слева, там прошу громко постучать).

Следуя этим указаниям, мы постучали в большие деревянные ворота, которые открыла нам молодая девушка и впустив во двор, закрыла их за нами. Вскоре после этого, старая, хорошо выглядевшая еврейка, вышла к нам, попросила пройти через двор и подняться по ступенькам, больше напоминающим стремянку с поручнями, чем лестницу. Наверху, проходя через небольшую прихожую, мы увидели чистенькую кухню, уставленную невероятным количеством неизвестных нам кухонных приборов. Хозяйка провела нас в небольшой зал столовой, где было только несколько столиков.

Через какое-то время появился наш уважаемый еврей, притянул стул, присел к нам и рассказал, как в конце XVIII века его прадед поселился в Новогрудке и основал трактир, в котором мы до этого остановились. Семья была трудолюбива, поэтому гостиница процветала. Во время похода великой армии Наполеона на Москву в течение длительного времени здесь квартировали французские офицеры, с которыми его дед подружился и от которых многому научился в области гастрономии.

После войн и Венского конгресса, семья решила отправить одного из своих молодых сородичей учиться во Францию, где он имел возможность изучить рестораторство. С тех пор каждый новый владелец учился в Сорбонне, отлично говорил по-французски, и обучался кулинарному искусству во Франции. Это не означает, что ресторан был французским, те кухонные принадлежности, которые мы видели идя сюда, были самой полной в Польше коллекцией польской кухонной посуды, включая музейные экземпляры.

— Почему ресторан находится за двором с утками, курами и индюками? — спросили.

— Я прошу Панов пройтись по настоящему ресторану и увидеть клиентуру с которой мы живем. Прежде всего это чиновники местной администрации, какие-то сапоги, я знаю, что Панове назвали бы их сбродом. Напиваются и орут, проклиная нас, а о кухне знают столько же, сколько кони или ослы. Они не знают ничего ни о Мицкевиче⁵ ни о Гражине⁶, ни о настоящем литовском холоднике⁷, который нужно «молча быстро есть».

Довоенное еврейское местечко, собрание PLZ

Наш хозяин зная уже, кем мы являемся, обрадовался, что мы едем в Ружану, где у него был родственник, которого решил немедленно известить о нашем приезде, потому что его сын должен был туда после обеда ехать. Говорил безошибочно на правильном польском, почти без еврейского акцента, а также по-французски. Спросил что бы мы хотели съесть, на что мы сказали ему, что полагаемся на его выбор, но пришли сюда, не для того чтобы есть по-французски. Он вышел на минуту в кухню, где о чем-то пошептался с женой и вернулся к нам, чтобы завершить историю своего ресторана.

— Прошу Панов, должен ли я объяснять этим людям из нижнего ресторана, что такое «un fillet mignon»⁸ или «sauce Bearnaise»⁹, о чем они ничего не знают и никогда не слышали. Они едят зразы с кашей, бульон с ушками¹⁰, пироги с капустой или с мясом, и мы во всем этом специалисты, а значить мы даем им хорошую еду. Стекаются сюда со всей округи и я с того живу. Сюда, мимо уток, кур и по лестнице, они не пойдут, потому что это обижает их достоинство, и к тому же зачем? Во-первых, слишком дорого, а во-вторых, какие-то витиеватые и не известные кушанья.

Я сейчас Панов так накормлю, что как мне кажется, Панам понравится.

Начали с водки, после чего по его просьбе мы спустились с ним в погреб, где действительно было из чего выбрать. Стояли там рядами бочонки¹¹ с метриками, самый старый датирован концом XVIII века. Наш хозяин посоветовал нам взять один со второй половины XIX, потому что считает, что более старые можно держать только как дорогую историческую реликвию, но у них нет никаких особых вкусовых достоинств. Трудно мне после шестидесяти лет сказать, что было на закуску и каким было наше очень хорошее меню. Знаю, что вино из его богато оснащенного погреба было первосортным и что Папа за него дорого заплатил — тоже помню.

Уважаемый обыватель малого местечка.

К Ружане (местечку) мы доехали в воскресенье утром как раз вовремя. Я не знаю, было ли о приезде Папы сообщено сыном нашего новогрудского ресторатора. Но как бы то ни было приходской ксендз о том знал и с амвона обнародовал это всей церковной общине, а после святой мессы попросил Папу подойти к алтарю, где его благословил и подал ему крест для целования. Что и говорить — для такого местечка, коим была Ружана, возвращение после ста лет семьи, построившей местечко и из него какое-то время буквально управлявшей единолично Литвой, не был просто сенсацией дня. Костел, церковь, монастырь, административные здания, и т.д., все основано Сапегами, а самым величественным был большой замок-дворец, возвышавшийся когда-то над местечком, от которого к сожалению остались только руины. Большинство людей наверное мало знали историю, но знали, что Ружана принадлежит Сапегам. После мессы перед костелом собралась небольшая толпа, очень серьезная, но радостная. Люди приходили пожать нам руку, кто попроще — попросту целовали руку Папе. Все приветствовали нас, желали счастья и много лет нового пребывания в родовом гнезде.

В какой-то момент, как и в Новогрудке, подошел к нам старший, важный еврей с длинной бородой, и кланяясь с большим достоинством, пригласил к себе, потому что должен был Папе что-то очень важное рассказать. По окончании приветствий и после краткого визита в усадьбу ксендза, мы пошли к указанному нам дому. Представился нам как Пинес¹², угостил чаем с какими-то бейглами¹³ и рассказал историю своей семьи, которая поселилась в Ружане в начале XVIII века. Оказалось, что незадолго до Ноябрьского Восстания¹⁴ его дед, с моим прадедом Евстафием¹⁵, заключили договор купли-продажи Ружанского Замка, который позднее его дед переделал под суконную фабрику. Наш собеседник наклонился и из нижнего ящика старого бюро вынул оригинал акта продажи, из которого следовало, что покупатель заплатит столько, сколько ему удастся быстро собрать на протяжении какого-то там времени, при условии, однако, что если кто-либо из Сапег, действительный наследник контрагента, вернется в Ружану, дворец должен быть ему отдан по той же самой цене.

Костел в Ружане основанный Сапегами в XVIII в.

— Князь в настоящее время обладает своим правом на наследство, следовательно контракт в силе и я отдаю князю собственность в соответствии с соглашением. Я понимаю, что в настоящий момент князь этого не примет, поскольку остались только ничего не стоящие руины, но контракт есть контракт и я хотел об этом князя известить.

В завершении мы узнали, что дед Евстафий, участвуя как доброволец в Ноябрьском Восстании, прекрасно понимал, что это восстание — всего лишь патриотический порыв, который не может быть успешным и знал также, что в Ружану и в другие имения не возвратится. К сожалению, часто приходиться слышать, что Сапега продал отчее гнездо евреям, чтобы получить деньги на разврат.

Вскоре после этого Яцек¹⁶ переехали в Ружанскую Пущу на постоянное проживание. Сегодня уже я не помню в каком порядке меняли жилье в Спуши¹⁷, но знаю что через короткое время проживали в Протасовщине, потому что ехал к ним на велосипеде и выезжая на шоссе перевернулся и сломал себе нос. Была тогда в Спуши Лола¹⁸, кажется, с маленькой Вандой¹⁹ очень меня после этого случая опекавшая и, верно, поэтому я помню этот сломанный нос. Единственным помещением, которое в Ружане застали, был средней величины дом лесничего, из которого управляли пущей. Государственное управление²⁰ понимало, что нужно будет отдавать имущество, захваченное Россиянами, и унаследованное польским правительством, потому обращалось с ними, как и все общественные организации — небрежно и очевидно неумело. После того, когда Сейм принял закон о возврате имущества повстанцев потомкам владельцев,^20-1 «Государственные Леса»²¹ набросились на пущи, и все другие леса (Свислочь и др.) способом, абсолютно грабительским, вырезались целые территории, по принципу американской scorched earth policy²². Конечно ничего не делалось, чтобы эту область вновь засадить лесом, как следствие, такие вырубки были заброшены, покрыты сорняками и полностью заселены насекомыми²³.

Как всегда в таких случаях, буквально через несколько месяцев по приему пущи, появилась чиновничья комиссия, которая постановила, что эту территорию нужно немедленно залесить (была она многим более 1000 гектаров). Не помогли никакие доводы, что это вина их собственной экономики а также полной нехватки питомников с саженцами. Бюрократы, обрадованные своей властью, решили, что нужно питомники немедленно заложить и высаживать 200 гектаров ежегодно. Вся эта милая работа пала на моего бедного брата. Яцек однако закончил «лесоводство» в познаньском университете и любил свою профессию, поэтому невзирая на сложность ринулся в работу. Всю юную жизнь, начиная со школы в Англии, изучал для собственного удовольствия орнитологию, ботанику а позднее занялся лесными насекомыми-вредителями, специализируясь на жуках (жесткокрылых). Почти с самого детства собирал птичьи яйца и когда привез в Ружану свою коллекцию, занимала она два шкафчика с ящичками с бесчисленными перегородками, в которых лежали на вате яйца всех среднеевропейских птиц, за исключением шести. И затем перешел на коллекционирование жуков.

Евстафий Каэтан Сапега повстанец-эмигрант, (1797-1860).

Дезинсекция²⁴ территории будущего залесения заключалась в различных процедурах, прежде всего в рытье канавок, глубинной около 40 и шириной 25 сантиметров. Служа дезинсекции, они были также замечательной ловушкой на всяческих лесных вредителей, а особенно для жесткокрылых, которых каждое утром Яцек ловил в стеклянную банку с ядом. В 1939 году у него было уже одно из самых больших, если не самое большое, собраний лесных вредителей в Польше. Вел переписку со всяческими лесными учреждениями по всей Европе и я знаю одного австрийского научного ученного лесовода, встречавшего в списках латинских разных жучков дополнение «Sapiehana» к названиям каких-то насекомых открытых Яцеком.

Яцек сделал новый шкафчик с много меньшими перегородками, в котором лежали соответствующим образом препарируемые червячки, иногда величиной в один миллиметр. Будто бы (но я не очень в это верю), россияне вывезли эти его собрания в Москву. В Спуши Папа коллекционировал бабочек, а Маму²⁵ всю жизнь привлекала ботаника, особенно травы. В сборе их уже после войны в Найроби помогала Старженскому²⁶, который собирал коллекцию африканских трав, позднее подаренную краковскому университету и будто бы размещенную в специальном зале имени Старженского. У всей семьи есть болезненно страстное увлечение коллекционированием. Наша сестра Изя Эльжбета Руфенер-Сапега²⁷, помимо множества других дел, многие годы систематически собирает вырезки из газет со всей Европы на польскую тематику на пяти языках и отсылает в Ягеллонскую Библиотеку в Кракове.

Лично меня также не минуло страстное увлечение коллекционированием. Изучая на протяжении свыше сорока лет материалы для написания книги «Дом Сапежинский»²⁸, я начал собирать фотографии портретов и портреты Сапег. У меня их уже свыше 570, что является самой большой коллекцией в стране и за рубежом. О моей коллекции лагерных марок я напишу позднее²⁹.

С каждым разом, приезжая на каникулы в Спушу я становился чуть старше, но, как я уже говорил, наши домашние обычаи очень мало изменялись. Единственное сильная перемена произошла в изменении финансовой ситуации, в связи с возвратом конфискованных имений. Может и не изменило это стиля жизни, но сделало возможным достроить больший дом, которого родители ждали после первой войны. Общий план набросал Папа, а какой-то архитектор выполнил соответствующие рисунки для строителей.

<...>

Достроено 8 комнат и одну огромную в мансарде, с чердачными окнами, которая когда-то кому-то служила в качестве студии. Другой переменой, в этот раз персональной, было бракосочетание Яцека с Марись³⁰, которые уже дома не жили и переехали на постоянное проживание в Ружану.

<...>