Последний владелец Дворца Сапег

– В Ружанах при поляках было пять тысяч жителей, и аж четыре тысячи из них – евреи. Ружанцы-беларусы жили на окраинах, на "канцах", имели землю, держали коней, коров, кормили свиней. А евреи занимались в основном торговлей и жили в центре, в каменных домах. Они сами производили товары на продажу, шили одежду, обувь. Привозили товар и из Польши. В центре, где теперь сквер, были торговые ряды, больше 60 лавок и лавочек. Как богатый еврей, то и лавка большая, у бедных - как нынешние шопики. Еще было несколько гарбарняў, евреи ездили по окрестностям, покупали у хозяев шкуры, вычиняли. Из интелигенции это были доктара в больнице, равины, работники в аптеках, наставники ихние. При синагогах (а их было около десяти) работали еврейские школки. Правда, еврейские дети учились и в польской школе, вместе с белорусами и поляками.

Жили евреи также в Павлове, это километра с полтора отсюда, и в Константинове. Когда-то их предки купили землю у Сапег и поселились колонией, чтобы жить крестьянской жизнью. Но не слишком в них задерживались, поскольку всегда нанимали мужиков орать и сеять, даже я с мамой ходил к ним на зароботки, картошку собирали. В Павлове их жило человек 500. Большие семьи... дворов со 100. А в Константинове меньше – человек 200.

Каждый понедельник в Ружанах был кирмаш. В воскресенье или на государственные праздники торговать запрещалось. Но ведь на праздники народу в Ружанах собиралось – палец не воткнуть. Самый зароботок для торговца. Так тайком торговали. Подойдет человек к хате торговца, постучит, тот посмотрит через щелку или в окошко – все в порядке, можно входить. Помню, покупал я новую шапку, злотый и девяносто грошей стоила. Примерял – велика, на ушы упала. Еврей говорит: “Ничего, парень, пошли со мной”. Завел он меня куда-то, там машинка стоит, тут же распорол, ушил: “Носи, на здоровье!”

Ученики и наставники еврейской школы. 1930-е годы.

В общем, при Польше жилось им неплохо, никто не притеснял. Но это при Пилсудском, потому как у того жена была еврейка. А как стал Рыдз-Сьмиглы, то и в газетах начали их выкрывать, и у нас, в Ружанах, на прилавках появились надписи и даже листовки: Nie kupuj u zyda!

Когда немцы напали на Польшу, повалили в Ружаны беженцы-евреи из Белостока, из Варшавы, из других городов. В основном молодежь, чьи-то свояки и знакомые. Тысячи полторы прибыло. А через три дня в Ружаны пришли, как мы говорим, первые советы. Лавки их позакрывали. Но они товар по домах попрятали и все равно торговали, подпольно, как сегодня говорят, “по бартеру”, – обменивали товар на продукты. Молодежь еврейская была за советскую власть. Избирали мы делегата на Всебеларусский съезд, когда присоединялись к БССР, то всю агитацию они проводили. Человек 20 молодежи ездили по деревням вокруг на велосипедах, роздавали и расклеивали листовки и всё песню пели: “Кипучая, могучая, никем не победимая...” Никто их особо не трогал, был даже судебный процесс над одним местным за слова “жид”. Но человек выкрутился, потому как смог доказать, что он поляк, а в польском языке нет слова “еврей”, только zyd. Работали они при первых советах и в учреждениях, и в школе русской, и на торфопредприятии. Но через полтора года – снова война. Тут оны, известно, попали в западню. Война началась с утра, а после обеда немцы были уже в Ружанах.

Такие карточки выдавали в варшавском гетто.

Немцы приказали евреям носить на правом рукаве белую повязку с надписью jude. Синагоги разобрали, которые деревянные. Гетто сделали весной 42-го. Без проволоки, без часовых. Просто обозначили, какие улицы, какие дома в гетто. И ни шагу за пределы. Ходили, правда, рисковые, всяко было. Гоняли их на работы тяжкие, на дороги, на траншеи, ремонты, стройки. В гетто согнали и евреев-колонистов, из Павлово и Константиново. Гражданским начальником при немцах был войт Ропацкий, в 44-м збежал вместе с ними. Были еще солтисы, на каждой улице – свой.

Как евреи выжывали, трудно и представить. Столько народу на небольшой площади!.. Было у них довоенное золото, были кой-какие товары, драгоценности, работали по-прежнему ремесленники. Я сам носил в гетто часы ремонтировать к мастеру – молодой такой, хороший был парень из Варшавы, так он с меня стакан фасоли взял. Был комендантский час: после 21.00 на улицу носа не высовывай, могли застрелить, а “сапогом” по заднице так наверняка получишь. Немец, армскомиссар, как-то на подпитии хорошем от любовницы возвращался ночью. Часовой на него: Halt! А он – ноль внимания: начальник же. Так часовой его и застрелил.

Осенью 43-го немцы окружили Ружаны войском, везде пулеметы, начали евреев из гетто выгонять и колонной, пешком на Волковыск, на станцию. Старых, больных, немочных убили сразу. Остальные жизнь закончили кто в Треблинке, кто в Освенциме, кто еще где. К одному пришли выгонять из дома, а он сидит в погребе с винтовкой и патронов полсотни. Даже не стрельнул ни разу, отдал и винтовку, и патроны, и пошел под автоматами.

Пару десятков молодых сбежали, прятались по лесах, по околицах. Всех нашли, выловили, перестреляли. Один забежал к нам в Березницу, а там хозяин з сыном в гумне молотят. Он и просит спрятать, золото отдал. Те показывают на солому – лезь, прячься. Не успел, ворвались немцы, вывели за гумно и из автоматов положили.

Возвратились из ружанских евреев человека со три-четыре. Один, Саульский Давид, до войны еще заляцаўся к деревенской девушке. Так она его как-то вывела из Ружан, а как всё стихло – переправила к партизанам, в Гута-Михалинскую пущу. Там он и пробыл до освобождения мясником у партизан. Пригонят те из деревни скотину – он ее режет, разделывает на мясо. При кухне, одним словом. После войны женился на местной девушке, но нн на той, что его спасла. Дожил до старости и умер своей смертью. Еще в Ружаны вернулся Рома Слонимчик. Был шофером у начальства, так уехал в первый же день войны. Ну и Вейвель Кузнец, потому что в 39-м завербовался на шахты российские. После войны прыехал с одной медалью и одним глазом. А гетто и заодно весь центр Ружан немцы спалили при отступлении. Ходил немец и подпаливал дом за домам из ракетницы. Одна женщина местная, не еврейка, выбежала к нему с молоком, яйцами, на колени упала, просила хату не поджигать. Немец молочка попил, яйца забрал и прошел хату, не поджег.