ЧАСТЬ ВТОРАЯ: АВГУСТ 1942 — ИЮНЬ 1944 Г.

См.: E. Iwaniec, Kosów Poleski i Mereczowszczyzna w czasie okupacji niemieckiej (1941-1944). Czesc pierwsza: do sierpnia 1942. — «Bialoruskie Zeszyty Historyczne», 2013, nr 40, s. 270-293.

Оккупационные власти всерьез отнеслись к неожиданной, бесшабашной, хоть и слабо разработанной и хаотичной операции партизан и видимо признали, что они смогут атаковать Коссово снова, но уже более продуманным способом. А так как город не являлся каким-то важным стратегическим пунктом, не проходили через него и важные коммуникационные пути, не было здесь также никаких промышленных предприятий стратегического значения, решили временно эвакуироваться в удаленные на 14 км Ивацевичи, предписав одновременно перенести туда все учреждения. В Ивацевичах, находившихся на главной коммуникационной трассе Брест — Барановичи — Минск, оккупационные власти из Коссово могли чувствовать себя безопасно, потому что здесь временно располагались многочисленные подразделения немецких войск.

Вместе с оставляющей город полицией и жандармерией сразу выехало определенное число гражданского населения. Были это, прежде всего члены семей полицейских и служащих, а также изначально немногочисленная группа лиц, которые имели различные причины опасаться партизан. В то же время подразделение немецких пограничных войск удалилось в направлении Ружан за границей расширенной Восточной Пруссии [powiekszoni Prusy Wschodie⁽¹⁶⁾]. Через некоторое время после нападения и оставления города оккупационными властями возникла здесь абсолютная тишина, не было ни немцев, ни партизан. Наступил момент нервного ожидания и неуверенности.

До нападения партизан на Коссово я был очень смелым и храбрым парнем. Могли пойти на кладбище в полночь, пройти около могилы похороненного недавно покойника, хоть боялся белого графа — призрака, выходящего из могилы и убивающего таких непрошеных гостей. После нападения моя психика стала предельно напряжена, я начал бояться, наверно, первый раз в жизни. А произошло это в некую августовскую ночь, через какую-то неделю после нападения. Еще на рассвете не видно было у меня и тени страха, когда отец сообщил, что едет с мамой в Ивацевичи, или может еще дальше, искать врачебной помощи для раненной мамы. Выезжая, отец поведал, {270} что я должен управляться весь день с братьями и сестрами и всем домом, а ночью придет бабушка Ольга Лашко [Lasko Olga] (1875-1951), выдоить корову и уложить спать моих брата и сестру. Но бабушка не пришла. Таким образом, я остался один с моей 6-летней сестрой Алей [Ala] и 4-летним братом Вальком [Waliek], коровой, собакой, котом и курами. Минула пора доения коровы. Некоторое время я ждал, надеясь, что придет бабушка, однако этого не произошло, и я решился выдоить корову сам. Дома постоянно говорили, что не выдоенная корова может получить воспаление чего-то там. Я взял стульчик, ведро для молока и побежал к скотному двору. Я сотни раз видел процесс доения, но сам еще этого никогда не делал. Корова, с которой я быстро подружился, потому что часто пас ее на веревке между полями, приняла меня как дояра недоверчиво. Видимо думала, что я буду опять рыться щипчиками в вымени, что было пару дней назад. О чем-то промычала, а потом стукнула меня хвостом по голове. Сначала я крикнул, а затем достаточно мягко постарался ее задобрить и потом старался выдоить. Видимо это ее не убедило, потому что через минуту она стукнула ногой в мой табурет или ведерко, так что я сразу влетел в помет, лицом просто в свежую коровью лепешку. Я помню, что ударил ее рукой по боку и от доения отказался. Хотя дома я долго мыл всю голову, но мне все равно казалось, что я все время воняю. После инцидента с коровой медленно меня начал охватывать страх. Дом наш был последним на главной улице города и стоял напротив заросшего православного кладбища, на перекрестке дорог. За домом тянулись поля, отчасти еще поросшие хлебом. В городе ни какой власти, а дома нет родителей, нет бабушки, о которой я тоже начал беспокоиться. Любой шорох вызывал трепет. Брат и сестра, о чудо, даже были вежливы, начали расспрашивать о родителях. Я должен был их обманывать, потому что тоже начинал бояться. Я старался не показывать свой страх, а корчил из себя смельчака. Положил их на одной кровати, а сам лег на второй. Чтобы было не так страшно, я спустил с цепи Бобика и привел его в дом. Лежал он у моей кровати у открытого окна. Я долго не спал. Не помню, перед тем, как заснуть, закрыл окно или нет. На рассвете меня разбудил Бобик, облизывая мне руку. Так минула для меня та, полная беспокойства, ужасная ночь, во время которой я почувствовал впервые в моей жизни что такое страх.

Затишье в городе длилось не долго. Однажды кто-то застучал к нам в дверь. Была уже ночь, но еще никто не спал. Отворял двери отец, в дом вошел высокий мужчина в офицерском мундире Красной Армии. Сопровождала его молодая девушка-советка [Sowietka⁽²⁰⁾], которая оказалась учительницей в одном из окраинных сел. Отец сталкивался уже с ней прежде, потому что, работая в 1939-1941 годах в школьной инспекции, выплачивал ее зарплату. Кроме того был с ними еще какой-то мужчина в гражданском. Приезжие были угощены ужином, если хорошо я помню, яичницей на {271} солонине и свежим хлебом. Потом офицер по предложению отца сменил белье, надел отцовское, а свою оставил. Разговор протекал в очень приятной атмосфере, после чего с улыбкой и пожатием рук приезжие оставили наш дом, и удались в неизвестном направлении. Встреча это вонзилось в мою память как единственное лестное упоминание о пребывании партизан в Коссово. Другие уже нет. В городе начался беспорядок, период хаоса и своеволия, грабежей и убийств. Население было в тревоге, как днем, так и ночью. Ночи были полны тревог, беспокойства и неуверенности в жизни. Конечно, не все неприятности населения Коссово проистекали из-за партизан упомянутых ранее партизанских отрядов. Часть возникала из-за отбросов общества в окраинных селах или из-за банд обычных воров и криминалитета, выпущенных из тюрем во время боевых действий. Потому как ни те, ни другие ничего не давали жителям Коссово, а только брали, трудно было обычному человеку их различить. Всех воспринимали одинаково как партизан. Поэтому многие люди больше опасались таких партизан, чем немцев. Преимущественно появлялись они ночью группами по 10-15 человек. Входили в дома и, угрожая оружием разбуженным людям, забирали одежду, продовольствие, а часто все, что им под руку попадало. Одну из таких банд я хорошо запомнил. Были неразговорчивы, одеты в шляпы, а награбленные у нас вещи грузили в мешки. С одним из них я столкнулся лично, когда тот начал вкладывать в мешок мои единственные брюки (одиннадцатилетнего парня!), висевшие на стуле у кровати. С плачем, я рванулся из постели и ринулся на него, вырывая с большим трудом брюки из его рук, которые сразу быстро натянул на себя. Подобные визиты грабителей испытали многие другие жители Коссово. К фотографу Жозефу Шиманьчику [Szymanczyk Józef] (1909-2003) за короткое время «наведались» аж семь раз. Каждый раз что-то забирали, преимущественно интересовала их фотоаппаратура. И если бы не выехал он в Слоним, то не было бы нет одного фотоаппарата и остался бы без предметов труда¹.

Большим потрясением для всего местечка были события, которые имели место ночью с 15 на 16 августа 1942 г. Тогда группа партизан убила несколько жителей Коссово. По-разному приводятся эти события, но почти все их свидетели единогласно утверждают, что некоторых из них убили молодые евреи, прежние жители Коссово, которым удалось уцелеть после погрома. Думается, что здесь шло о каких-то личных счетах, уходивших иногда в далекие времена и, по-видимому, также времена оккупации. Убит был тогда Иван Дылко [Dylko Iwan] (1898-1942), довоенный почтальон. Сначала {272} его ограбили и побили, а через несколько часов вернулись и застрелили в сенях собственного дома. Разное говорят о причинах этого убийства. Чаще всего повторялась версия, по которой евреи имели к нему претензии в том, что будто до войны изымал он из писем доллары, пересылаемые от родственников из Америки. Как говорит жительница Коссово Федора (Феня) Грецкая [Hrecka Fiedora (Fienia)] (1925-2010) убил его еврей Валаньский [Walanski], который жил до войны у почты. Убит также Чапский [Czapski] — довоенный директор общей школы, а также Николай Карниевский [Karnijewski Nikolaj] — мясник, до войны мясной заводовладелец. Елена Бакевич [Bakijewicz Jelena] (1918-2012) — жительница Коссово — утверждала, что убил его Никита Селюков [Sielukow Nikita], который у него проживал, прежде чем бежал в лес. Н. Селюков убил его со своими людьми на православном кладбище за то, что тот, когда он у него жил, критиковал советскую власть. Таким образом Н. Селюков воздал Н. Карниевскому за данный тому приют в тяжелых военных условиях². Кроме того, убит прежний полицай «польской полиции», Григорий Гончарук [Honczaruk Gieorgij], родной брат Лидии Пелчиньской [Pelczynska Lidia], безжалостно вывезенной в Сибирь с двумя малыми детьми за несколько дней до начала немецко-советской войны³. До приезда из Ивацевичей в Коссово будто бы была у него девушка — медсестра Нела [Nela] — Советка [Sowietka⁽²⁰⁾], как ее называли. Согласно той же Елене Бакевич, убил его партизан Д. Дмитриев [Dmitrijew Dmitrij]. Наибольшее возмущение в городе вызвало, тем не менее, убийство Витольда Жалиса [Zalis Witold] (1905-1942), который до войны был механиком на мельнице у еврея Евшицкого [Jewszycki]. По словам Эдварда Жалиса [Zalis Edward] (род. 1938), сына убитого, жителя села Нехачево, его отца убили сыновья Евшицкого, выстрелив ему в спину после коварного вызова его из дома под ложным предлогом принесения мельничных ремней. Мне кажется, что один из двух братьев Евшицких, Дов, не мог принимать участие в этом убийстве, потому что в то время должен был находиться в отряде им. Н. А. Щорса, отступавшего на восток. О точных причинах убийства никто не сообщает. Одни утверждают, что был он литовцем [Litwin] и связан с убийцами евреев в Меречевщине. Другие утверждают, что во время оккупации В. Жалис не обращался к прежним владельцам мельницы так, как они того ожидали. Осиротил он четверых малых детей: дочь Люцю [Lucia] (род. 1936) и Ирену [Irena] (род. 1940) а также сыновей Эдварда [Edward] (род. 1938) и Сигизмунда [Zygmunt] (род. 1942). На его похороны вышли почти все жители Коссово, а плач и отчаяние жены, а также детей ошеломили весь город. Похоронная церемония происходила на православном кладбище в восточном обряде, потому что римско-католического священника в Коссово не было; священник Альбин Ройша [Rojsza Albin] был {273} ранее убит немцами и полицаями. После недостойного убийства В. Жалиса многие честные, способные и добропорядочные люди оставили Коссово. Многие из них никогда сюда не вернулись. То деяние сильно навредило репутации партизан. По слухам виновники этих убийств были наказаны. Каким образом и когда — я не знаю.

Партизаны бывали в Коссово не только ночью. Ходили по городу и днем, в мельнице мололи хлеб, а также систематически поджигали общественные здания и дома, оставленные хозяевами, выехавшими в Ивацевичи или другие города. В этот период сожжены почти все дома довоенных работников староства в Меречевщине. Уцелел только дом довоенного вицестаросты Станислава Рудницкого [Rudnicki Stanislaw]⁴. Сожжен также мост на реке Мутвица на главной улице города. Кроме того сожжена небольшая усадьба Тадеуша Костюшко (около 1746-1817). Не все здания партизаны поджигали сами. Старожилы утверждают, что часть зданий по их поручению поджигали три коссовские женщины. Одна из них прежняя проститутка, известная уже нам, куртизанка Рыбкова [Rybkowa].

Иногда бывало так, что в одном конце города находились партизаны, а в другом прибывшая на автомашинах полиция из Ивацевичей. Обе стороны не атаковали, временами только для острастки пускали серии из пулемета в направлении противника. Нужно признать, что партизаны располагали точными данными, потому что часто достоверно знали в котором часу и когда в город должна прибыть полиция. Тогда, если были меньшей группой, торопили мельника или поспешно оставляли город.

Нападение партизан на Коссово не было единичным подвигом в Белоруссии. С весны 1942 г. активизация советских партизан на этом поприще мало-помалу начала захватывать все более широкие круги, приобретая иногда размах военных операций уровня фронта, к которым оккупационные власти вовсе не были подготовлены. Прежние полицейские методы были недостаточны, что видно на примере Коссово. Поэтому при уничтожении партизан применялась директива Адольфа Гитлера (1889-1945) № 46, которая приказывала воспринимать борьбу с партизанами делом чрезвычайной важности, как и действия на фронте. Командование поручено Генриху Гимлеру (1900-1945), которому переданы в распоряжение все резервы войск Вермахта, СС и полиции с целью разгрома партизанского движения до начала зимы. В соответствии с этой директивой решено в период с 21 августа по 21 сентября 1942 г. провести первую большую карательную операцию под названием «Sumpffieber»⁽²⁶⁾ («Малярия») {274} под командованием Höhere SS-und Polizeiführera (высшего командующего СС и полиции) Фридриха Екельна [Friedrich Jeckeln] (1895-1946)⁵.

Без сомнения, если бы не шумное нападение на Коссово с применением орудий, в результате которого оккупационные власти на время оставили город, а также преувеличение партизанами их мнимого успеха, Коссово не оказался бы в кругу интересов командования карательной операции, которая едва не привела к большой трагедии жителей этого мирного, лежащего на отшибе местечка. Так, ранним утром одного безоблачного сентябрьского дня 1942 г. (в точности я не помню), где-то часов около 8 утра в город со стороны Нехачева (железнодорожной станции Коссов Полесский) въехала колонна автомобилей с гитлеровцами. Часть этой колонны прибыла в город уже вечером. Видели ее люди, выходившие около 18 часов из костела. Обогнули они город и окрестные поля. Все вместе жители города с детьми и стариками выгнаны из домов и согнаны около 10 утра на стадион (собственно футбольная площадка). С одной стороны стадиона размещены старики и женщины с детьми, а с другой стороны мужчины⁶. С полей согнали людей, работавших на уборке картофеля или выполнявших другие полевые работы, часто оторвав от коней и плуга. За собранными на стадионе жителями следили немцы, обращаясь с ними вначале с очень строго. Нельзя было им свободно ни сидеть, ни вставать, только лежать под дулами наставленных на них пулеметов. В это время другие гитлеровцы обыскивали дома и хозяйственные постройки, разыскивая, возможно, скрывавшихся людей, а также оружие. Стреляли в привязанных собак, если не могли войти в какое-то здание. Таким образом, погибла моя любимая собака Бобик.

Елена Бакевич (1918-2012) Фот. Евгений Иванец

{276}